- Это устройство - ближайший эквивалент вашего трамвая. Движется по рельсам ядерных связей. Нам недалеко, до ближайшего здания, там уже смонтировано одно приспособление, которое я хотел бы вам показать.
Ответа вроде бы не требовалось, и Фарро предпочел помолчать. Он еще не мог оправиться от прикосновения страха, током ударившего его, когда комната резко рванулась с места. Прошло не больше десяти секунд, а они уже двигались по веткам другого галактического строения, составив с ним единое целое.
Взяв на себя обязанности проводника, Янданаггер отвел его к лифту, на котором они спустились в помещение, расположенное в цоколе здания. Они прибыли на место. Устройство, которое министр хотел показать Фарро, с первого взгляда не производило особого впечатления. Вдоль ряда мягких сидений располагалась стойка, над которой висели маски, напоминающие респираторы, от них в стену уходили пучки кабелей.
Галактический министр уселся, жестом указал Фарро на кресло рядом.
- Что это за приспособление? - спросил Фарро, не сумев скрыть слабой нотки озабоченности в голосе.
Вариант волнового синтесизера. По сути дела, он ретранслирует многие волны тех частот, которые не воспринимаются человеком непосредственно, но переводит их в перефазированные термины, усваиваемые человеком. Одновременно он питается субъективными и объективными впечатлениями о вселенной. Таким образом вы, если можно так выразиться, будете воспринимать - когда наденете маску, а я подключу ее - инструментальную запись вселенной, визуальную, звуковую и так далее - с тем же успехом, с каким будет складываться ваше, человеческое впечатление.
Должен вас предупредить, что из-за отсутствия практики, первые впечатления от синтесизера будут у вас скорее всего неприятными. И все же я склонен полагать, что он позволит вам более жестко почувствовать, что есть галактика, чем если бы вы вернулись из звездного путешествия.
- Действуйте, - сказал Фарро, сжав похолодевшие руки.
Теперь лемминги уже целыми колоннами лезли в спокойную воду. Они плыли молчаливо и спокойно, их общий кильватер, казалось, таял в величественном и спокойном движении моря. Мало-помалу колонна редела, потому что более сильные быстрее плыли вперед, а более слабые отставали. Один за другим эти ослабевшие животные - с неизбежностью - шли ко дну, и все же, пока их лоснящиеся головки не исчезали окончательно с поверхности воды, они продолжали упрямо стремиться вперед, уставившись выпученными глазами за далекий и пустынный горизонт.
Наблюдатель-человек, некто, лишенный антропоморфического чувства, мог бы потерпеть неудачу, спросив себя: какова природа той цели, что толкает их на подобные жертвоприношения?
Изнутри маска была холодной. Она свободно натягивалась на лицо, закрывая глаза, оставляя свободной только нижнюю часть головы. Фарро снова ощутил прикосновение бессмысленного страха.
- Переключатель у вас под рукой, - сказал министр. - Надавите на него.
Фарро нажал на клавишу - и в следующий миг его поглотила тьма.
- Я с вами, - серьезно заверил его министр. - Я тоже надел маску и буду теперь видеть и чувствовать то же, что и вы.
Во тьме закружилась спираль, просверливая себе путь сквозь ничто непрозрачное, плотное ничто, теплое, словно плоть. Из спирали, материализуясь, вырвалась пригоршня пузырьков, темных, как полигедронные виноградины, множащихся и множащихся, будто их выдували из неисчерпаемой мыльной пены. Огоньки сверкали на их поверхностях, дрожали, менялись, образовывали различные комбинации, создавая, вращаясь, туманную паутину, которая начала мало-помалу скрадывать происходящее.
- Начали формироваться клетки, выковываемые в бесчисленном множестве копий на микроскопических наковальнях мироздания. Вы присутствуете при зарождении новой жизни. Момент ее появления был неуловим. Еще мгновение и Фарро почувствовал, что внутри пелены что-то таится, ее полупрозрачность помутнела, поверхность стала принимать очертания, ряд случайностей придал ей более определенные контуры. Но прекрасным это зрелище пробыло недолго.
Внутри закипало сознание, крохотное, инстинктивное, лишенное как любви, так и знания - глаз, пытающийся увидеть сквозь опущенные веки. Оно сражалось на грани ужаса, ни на мгновение не оставаясь бездеятельным наоборот, страдая от травмы, нанесенной переходом от небытия к бытию, билось, карабкалось, чтобы вновь не скатиться в бесконечную пропасть бессмыслия.
- Это то, что ваши религии называют загробной жизнью, - послышался голос Янданаггера. - Это - чистилище, которого должен страшиться любой из нас, только оно находится не после смерти, а еще до зарождения жизни. Дух теперь нас оживляющий, появился еще миллиарды лет назад, и проделал весь этот путь, чтобы иметь возможность воплотиться в теле. Пожалуй, можно сказать, что это - нечто вроде искупления вины.
Зародыш сделался всей вселенной Фарро; он наполнял собой маску, наполняя его самого. Он страдал с ним вместе, потому что ясно, что тот тоже страдал. Давления мучили его, неизлечимые давления времени и биохимических процессов, боль от которых заставляла учиться менять форму. В корчах он превращался из червяка в слизняка, отращивал хвост и жабры. Рыбоподобный - а вот уже и не рыбоподобный, он с трудом влачился по ступеням эволюции, мышеподобный, свиноподобный, обезьяноподобный и наконец человекоподобный.
- Это та правда, о которой давно уже позабыло большинство людей - все мы прошли через эти стадии.
Теперь начало меняться окружение. Зародыш, реализовав себя, превратился в ребенка, ребенок мог стать лишь человеком, понукаемый тысячами новых стимулов. И все эти стимулы - животные, растения или минералы - тоже были живыми, хотя и на свой собственный лад. Они соревновались. Они навязывали постоянные потребности человеческому существу; многие из них, полуосознанно, внедрялись в его плоть и укоренялись там, образуя свои собственные жизненные циклы; другие бессмысленные, были подобны волнам, беспрестанно омывающим его мозг и тело. Его трудно было воспринимать как существо, скорее - как точку фокусировки сил, постоянно угрожающих разложением.
Слияние воспринимаемого и воображаемого было настолько полным, что Фарро почувствовал себя человеком. Он знал, что все, происходившее с тем человеком, происходило с ним самим, он страдал и корчился, будучи зародышем, ощущал соленость воды в собственной крови, лучи, без задержки, пронизывали костный мозг. И все же разум его был свободнее, чем тогда, в стадии внутриутробного существования, борясь с судорожными приступами страха, когда окружающее начало меняться, глаза разума приподняли свои веки.
- А теперь человек снова меняет свою среду обитания, рискнув оторваться от своей родимой планеты, - прокомментировал Галактический Министр.
Но пространство не было пространством, каким оно представлялось Фарро. Оно предстало перед его глазами голубовато-серым: не просто ничем, а сложнейшей паутиной сил, вибрирующим сочетанием напряжений и полей, внутри которых звезды и планеты напоминали росинки, повисшие на сотканной рауком сети. Здесь не было жизни, а лишь одно взаимодействие плоскостей и напряжений окружали человека со всех сторон, и даже сам человек был только их составной частью. Но, как бы там ни было, его восприятие поднялось на новый уровень, свет разума стал более уверенным.
И вновь он уставился дальше в ничто, плывя к границам своей Галактики, и вновь начали меняться, расплываться, сокращаться пропорции того, что его окружало. По-началу чрево представлялось ему всем, всей необозримой вселенной с присущими ей законами и таящимися в ее чреве опасностями, теперь же целая галактика сделалась для него меньшей, чем чрево - аквариумом для золотых рыбок, вместимостью в пинту, в котором плавают крохотные рыбки, даже не подозревавшие о разнице между водой и воздухом. И нет моста через бездны между галактиками: там лишь небытие, лишь небытие - неотъемлемое качество того, что Снаружи. Но человеку никогда не приходилось знакомиться с небытием раньше. Свобода - не то состояние, которое было бы ему известно, потому что для него не было места в его наполненном самим собой существовании.
Когда он выплыл на поверхность, что-то зашевелилось по ту сторону желтого края Галактики. Что-то, но разглядеть его было трудно, но оно было там. Снаружи, бодрствующее когтистое существо с чувствами, хотя и неодушевленными. Оно воспринималось наполовину зрением, наполовину слухом: тлеющей, протяжной серией хлопков, напоминающих звук лопающихся артерий. Оно было громадным. Фарро закричал во тьме своей маски, ощутив всю его масштабность и яркость.