Комментатор не проронил об этом ни слова. За него все сказало изображение, уловив неестественность движений юноши, резкое, безостановочное перемещение его тени по тротуару. Столь же резко и нервно сменилось и само изображение, ломанные тени сменились ломанными конструкциями. Ниже многих миллиардов километров труб, образующих вены и артерии Нсоюза, плыли переменчивые призрачные очертания лейкоцитов. С жутковатой энергичностью они скатились в сточные воды мегаполиса, заглатывая их и очищая. Старающиеся держаться подальше от людского взгляда, полуживые фантомы заботились о собственных потребностях, которые так же были направлены на благо города.
На иллюзорной глубине куба парадом прошли прочие служащие столицы: человекоподобные рабы, чей иммунитет к жесткой радиации обеспечил их заботой по присмотру и ремонту универсальных воздухокондиционеров. Механические мозги в районе Звездносферы. Культура людей - мозгов под Мосфорским персиком, гарантирующая вынесение двух миллиардов решений ежедневно. Недомертвые из коммуникационной сети, чьи стимулированные нервы передавали сообщения из одного сектора в другой.
Кадры были превосходными, четкими и не буквальными. Комментария не последовало, поскольку в нем не было необходимости. Но Рапсодия 182 не мог дальше сохранять молчание. Он шагнул вперед так, что тень его фигуры немного заслонила экран.
- Таким вот образом работал Стайкр, - торжественно изрек он. - Он всегда старался отыскать то, что называл "точкой, характеризующей деталь". Может быть, именно поэтому он сделал не более того, что нам известно. В погоне за такими деталями он вымучивал нам до смерти.
- Но это же всего лишь кадры большого города, - нетерпеливо бросил представитель рекламы. Материалы такого рода видели и раньше, Харш. И к чему же все это сводится?
- Раскройте глаза. Наблюдайте, как формируется изображение. возразил Харш. - Именно на этом Стайкр и концентрировал свои усилия, он брал предмет в развитии, не навязывая подробностей. Заметьте, как он переводит кадр на лирическую комедию...
Юные возлюбленные на силовом пароме пересекали канал Бастиона. Они причалили, сошли на берег и - рука в руке - зашагали по выложенной мозаичной тропке к ближайшему кафе. Они оживленно переговаривались, пока не нашли столик. Темп музыкального сопровождения изменился, фокус изображения сместился влюбленной парочки на офицеров, а с них на официантов, предупредительность их манер во время обслуживания контрастировала с их же полным безразличием, проявляющимся сражу же, как только они оказывались вне поля видимости, в чаде и суматохе кухонь. Официант закончил смену и спустился в Шкуру, подземный район, погрузился там в ванну с дираном за два кредита и заснул.
- Итак, уловили идею? - спросил Рапсодия у присутствующих. - Арс Стайкр смотрит вглубь. Снимает слой за слоем с могущественнейшего города всех времен. Прежде чем мы перейдем к обсуждению, вы увидите, что он обнаружил на самом дне.
На мгновение замешкавшись, он поднял глаза на Большую Виолончель, бесстрастное лицо которого исчезло в клубах афротонизаторов. Теперь шеф сидел, скрестив ноги, это могло означать, что он не доволен, так как эта поза обычно означала нетерпение. Рапсодия, научившийся обращать внимание на такие нюансы, подумал, что пришло время обратиться непосредственно. Подойдя к краю возвышения, он подался вперед и заискивающе спросил:
- Вы заметили, как все это сконструировано, Б.В.?
- Я же здесь сижу, - ответил Большая Виолончель.
Это можно было расценить как ответ с относительным энтузиазмом.
Рапсодия продолжал:
- Те из вас, кто не имел счастья быть знакомым с Арсом, могут спросить: "Каким должен быть человек, способный показать город с такой гениальностью?". Не собираясь и дальше томить вас ожиданием, я отвечу. Когда Арс Стайкр занимался этой совей последней работой, я был новичком в видеобизнесе. Я многое перенял от него как в плане обычного, повседневного человеколюбия, так и технических вопросах. Теперь мы покажем вам отрывки из фильма снятого оператором Документалистики Два без ведома Арса. И верю, что вы оцените такую... такого рода программу.
Изображение внезапно надвинулось, заполнив, казалось, все поле зрения присутствующих. В уголке одного из многих космопортов Нсоюза Арс Стайкр и еще несколько человек из его группы документалистов сидели возле груды ненужных оксогенераторов и перекусывали. Арсу было шестьдесят восемь, он уже достиг среднего возраста. Его волосы торчали дыбом, он расправлялся с гигантским сэндвичем с кайфом и переговаривался с юношей в костюме космического покроя. Повернувшись и взглянув на экран, Рапсодия идентифицировал себя с этим юнцом и со смущением добавил:
- Не забывайте, что все это имело место более двадцати лет назад.
Арс Стайкр заговорил:
- Виолончель 69 дал нам возможность покопаться в этом. Вот и давайте воспользуемся этой возможностью должным образом. В городе вроде этого любой может подцепить интересные факты или свести отдельные детали в единое целое с помощью нюха и интуиции. Давайте-ка попробуем забраться по-глубже. Что я хочу выяснить, так это, что в самом деле скрывается в сердце этого крупнейшего мегаполиса из всех, что известны человеку.
- А допустим, у него нет сердца, Стайкр? - поинтересовался молодой Рапсодия (в те дни он был обитателем всего лишь тигра). - Думаю, вы слышали, что встречаются бессердечные мужчины и женщины, но не может же быть такого, что это просто-напросто бессердечный город?
- Семантические ухищрения, - возразил Стайкр. - Сердце есть у любого мужчины и женщины, даже у самых бессердечных. То же - с городами. По многим причинам я не собираюсь утверждать, что Нсоюз - город не из бездушных. Люди, живущие в нем, прибывают в непрерывной борьбе. Все их добрые качества мало-помалу растрачиваются и исчезают. Вы начинаете с добра, а заканчиваете злом - и всего лишь потому, что вы - ах, черт! полагаю, лишь потому, что вы забыли. Вы забыли, что вы - человек.
Арс Стайкр сделал паузу и изучающе посмотрел на смущенное юное лицо своего собеседника.
- Меньше думай, присматриваясь к Нсоюзу, - добавил он чуть ли не грубо. - Больше присматривайся к себе.
Он поднялся, вытирая свои крупные руки о брюки. Один из его спутников предложил ему афротонизатор и спросил:
- Ладно, с астропортом мы разобрались, мистер Стайкр, отсняли все, что нам надо. В какой сектор подадимся теперь?
Арс Стайкр огляделся, от возникшей на лице ухмылки четче обрисовались челюсти.
- Теперь мы возьмемся за политиканов, - заявил он.
Молодой Рапсодия вскочил. Его манера держаться всегда отличалась большой агрессивностью.
- Посмотрим, не удастся ли нам вывести на чистую воду легальный рэкет в Нсоюзе, - выпалил он. - А почему бы нет? Мы отснимаем свою ленту и заодно заработаем благодарность всех и каждого. Мы станем знаменитостями. Все мы!
- В те дни я был просто сумасшедшим идеалистическим щенком, - заявил собравшимся в свое оправдание взрослый Рапсодия, одновременно смущенный и восхищенный. - Я все еще учился тому, что жизнь - это ни что иное, как сочетание разных видов рэкета.
Он широко улыбнулся, демонстрируя, что и он когда-то тоже был наивным, но увидел, что Большая Виолончель не улыбается, и погрузился в молчание.
Тем временем на экране группа Два двигалась своим путем. Громоздкий полигедрон, идущий из далекой лапраки во Взрыв - транзитный, опустился в посадочную нишу и пронзительно взвыл.
- Объясняю, какого рода события нам надо постараться выискать и запечатлеть, - произнес Арс Стайкр, закидывая на плечо сумку с аппаратурой. - Когда я впервые оказался в этом городе, после того как присоединился к Сверхновой, я стоял в вестибюле Дворца Юстиции, ожидая, когда начнется важный, промышленный процесс. Мимо меня проходила группа местных политиканов, явившихся дать свидетельские показания, и, когда они оказались рядом, я услышал - и никогда не забуду - как один из них сказал: "Господа, готовы ли вы в своей ненависти?". Для меня это навсегда стало символом того, как предубеждения могут оказаться сильнее человека. Вот такого рода нюансы мы и должны искать.
Арс Стайкр и Группа Два, потрепанные, но настроенные решительно, понемногу исчезли из нарда. Экран погас, на возвышении продолжал стоять Рапсодия 182, элегантный, но решительный.