ГАЛАОР (удивленно): Господин Мамурра, я здесь по вашему приглашению. Ваш слуга по имени Балтасар провел меня через многоцветный сад.
МАМУРРА (неодобрительно покачивая головой): Ах, Балтасар! Ничем его не исправить… Ну да ладно. Ваша милость уже здесь, и я этому очень рад: я так давно не говорил ни с кем, только с Ксанфом. К тому же вы убили большого кабана…
ГАЛАОР: С Ксанфом? С конем?
МАМУРРА: Да. Бедное животное очень старается, но понять, о чем оно говорит, просто невозможно. Сами посудите: разве для лошади слово «рысь», например, всегда означает то же самое, что и для нас? И так со всеми словами. С большим трудом нам удалось прийти к некоторым соглашениям. По поводу слова «сахар», например. Но Ксанф упорно желает общаться, несмотря на возникающие трудности, и обращается ко мне с длиннейшими речами. Или поет. А я не понимаю ничего из того, что он пытается мне рассказать или спеть: однажды он три дня подряд пел мне что-то, а я только к рассвету третьего дня понял, что речь шла о Троянской войне и о том, что он тогда очень страдал. Кони в войне мало смыслят, не то что бравые капитаны, или лучники, или красотки, что одаривают благосклонностью или обливают презрением. Ксанф очень любит поговорить, но я понимаю, почему он замкнул уста – потому лишь, что никто не понимал его несвязной речи и многие смеялись над ним.
Клетка с чудесами
Прошло несколько дней, и Галаор почувствовал, как и его начинают опутывать невидимые нити. «Я еще одно звено нового порядка Диомедеса, фигура, затерянная среди неохватного и непостижимого пейзажа. Сейчас я пешка в непонятной мне игре».
Хотя в замке, не было видно слуг, в нем царил полный порядок. Принц Гаулы больше не встречался с Валтасаром, но, всегда чувствовал к себе его внимание. Из каждого окна открывался вид на сказочные сады, и нельзя было оторвать восхищенного взгляда от их чудес.
Галаор начал привязываться к дону Мамурре: ему нравилась та странная улыбка, о которой говорила старушка, он не замечал никакой потаенной злобы. Напротив, дон Мамурра казался ему наивным добряком, веселым ребенком, только огромным, могучим, с выразительными глазами и седой бородой патриарха.
ГАЛАОР: Как давно вы не покидали замок, дон Мамурра?
МАМУРРА: Вот уже много лет, Галаор, не вижу я ничего, кроме этих садов. С тех пор как исчез Диомедес, я никуда не выхожу – боюсь затеряться, как и он, среди травы и зверья. Да и не хочу я никуда выходить. Я хорошо знаю, что я только еще один элемент нового порядка Диомедеса. Может показаться, будто я делаю то, что хочу, но я прекрасно понимаю, что живу так, как задумал создатель этой вселенной.
ГАЛАОР: Дон Мамурра, а вот мне нужно отсюда выйти. И не одному, а вместе с Верблеопардатисом.
МАМУРРА: Нельзя. Ты тоже частица этого нерушимого порядка. Возможно, ты и с Валтасаром больше никогда не встретишься: я вот уже четыре года как его не видел. Думаю, Валтасар – самое законченное и совершенное создание Диомедеса.
Нам отсюда не выбраться: триста смертей поджидают нас в саду.
Однажды, сидя с книгой на ступеньке винтовой лестницы, Галаор увидел в окно верблеопардатисов. С восторгом и тоской наблюдал юноша, как резвились прекрасные животные: они двигались так, словно были статуями. И тоска его все усиливалась от того, что он не понимал ни трудолюбивого Диомедеса, ни наивного дона Мамурру, которого молва ославила как разбойника и убийцу, ни созданного ими обманного порядка, ни того, какое место он сам занимает на этой шахматной доске, где фигурами являются животные, люди, растения и говорящий конь.
О зеркалах
Вечера Галаору скрашивали истории, которые рассказывал дон Мамурра. В один из таких вечеров, поедая за ужином нежнейших перепелок и запивая их вином, принц Гаулы потребовал, чтобы дон Мамурра объяснил причины, по которым они с ним оказались узниками. В ответ Меняющий Обличья поведал необыкновенную историю Анны, Хранящей Тайну, которая не могла видеть своего отражения в зеркале. Голос рассказчика звучал глухо и ровно, задумчиво и четко, словно цокот копыт хорошего коня.
Анна, Хранящая ТайнуЯ был тогда очень молод и находился вдали от родных мест – сражался с Нетерпимыми, теми, что сбиваются в плотную группу, закрывшись со всех сторон огромными щитами, и нападают на одиночек. В это время я узнал о смерти отца и, когда последний из Нетерпимых отрекся от своих ложных убеждений, я вернулся домой, чтобы занять отцовский трон.
Народ встречал меня как своего спасителя. Я успокоил трясущихся от ужаса и рыдающих подданных, пообещав защитить их от вторжения любого врага.