О снах
Яркий солнечный свет и веселые крики Галаора прервали сон дона Мамурры.
ГАЛАОР: Дон Мамурра! Дон Мамурра! Просыпайтесь, уже утро! Я принес вино и только что подстреленных перепелок. Вы ведь проголодались! Мы уже три дня ничего не ели. Дон Мамурра сел на постели из лисьих шкур. Дверь распахнулась, и появился весело улыбающийся Галаор. Он пришел не один: в проеме двери старик различил женский силуэт.
ГАЛАОР: Проходите. Здесь найдутся котлы и очаг. Эта женщина спасла мне жизнь, когда я впервые приехал в эти места, дон Мамурра. Она предупредила меня об отравленном роге. А сейчас она приготовит для нас этих изумительных перепелок.
МАМУРРА: Знаешь ли ты, Галаор, что греки когда-то верили, будто мы видим общие сны? Они считали, что когда мы засыпаем, то переходим в другой мир, общий для всех спящих, – мир захватывающий, головокружительный, мир, который подчиняется другим законам, совсем не похожим на те, по которым живут бодрствующие.
ГАЛАОР: Я не знал, что кто-то полагал, будто сон – дело коллективное. И то сказать: сны подчас такие бывают, что одному человеку с ними, кажется, сладить не под силу. И все же я держусь мнения, что всякий человек создает собственные сны, и никому другому они передаваться не могут.
МАМУРРА: Я с тобой согласен. Идея общего мира снов порождена грустью: мы чувствуем себя беззащитными перед собственными снами, а наши возлюбленные, засыпающие в наших объятиях, вдруг в одиночестве удаляются в неведомые края, где без нас испытывают ужас или блаженство. Мы жизнь готовы отдать за возможность сопровождать любимую в ее кошмарах и защитить от преследующих ее демонов, или за то, чтобы разделить с нею блаженство сладких сновидений.
Они продолжали беседовать, пока ноздрей их не коснулся запах жареного мяса – «аромат более приятный, чем самые изысканные духи», как высказался Галаор. Старуха внесла огромные дымящиеся блюда.
Галаор смотрел на перепелок, а дон Мамурра на старуху. Внезапно дон Мамурра вскочил на ноги. На лице его отразилось изумление, которое тут же сменилось радостной улыбкой.
МАМУРРА: Галаор, как ты сюда добрался?
ГАЛАОР: Дон Мамурра, вы опять?
МАМУРРА: Подожди, Галаор! Как ты нашел это место, затерянное среди лесов?
ГАЛАОР: Меня и на этот раз привели к вам, дон Мамурра. Мне показала дорогу эта женщина.
Дон Мамурра смотрел на старуху с тем же восторгом, с каким истинно верующий смотрит на икону.
МАМУРРА: Кто ты, девушка, такая юная и такая прекрасная? Эти волосы, облаком окутывающие твои плечи и руки, эти брови, прямые, точно стрелы, эти губы, два лепестка, изогнутые, как молодой месяц, это тело, которое сражает наповал даже не шелохнувшись, эти руки, нежные, словно два лебединых крыла, – чьи вы?
Мягкая и нежная, с глазами косули, юная, словно дождь, падающий на пруд, только что пришедшая в этот мир, – я встретил тебя много лет тому назад, потому что любил когда-то девушку, такую же, как ты. Ты еще плакала младенцем на нежных родительских руках, когда я сгорал в огне страсти, погружаясь в таинственное мерцание зрачков, таких же, как твои.
Смотри, здесь до сих пор хранится ее мягкая туфелька (старик наклоняется и поднимает туфельку), здесь лежит локон ее вьющихся волос. (Старуха надевает туфельку). Ах! Это твой размер! (Дрожащей рукой дон Мамурра поднимает локон и прикладывает его к волосам старухи). Возможно ли это? О Боже! Ты замедлила бег, Хранящая Тайну? Ты та же, что вошла со мною в эту дверь под крики ловчих соколов? Анна! Это ты! (Старик обнимает Хранящую Тайну, она пытается улыбнуться, но из глаз ее ручьем бегут слезы, и она прячет лицо в седой бороде старого воина.)
АННА: Это я, мой господин, твоя Анна. Перестань прижимать меня к себе, перестань воскрешать прикосновениями! Дай прижать тебя к своей груди, дай насмотреться на твою голову, которая снилась мне каждую ночь. О, говори, говори! Дай мне наслушаться твоим несравненным голосом…
МАМУРРА: Но, Анна, как ты можешь любить меня? Я больше не тот солдат, который когда-то склонил тебя прилечь на эти шкуры. У меня больше нет меча, и мое собственное тело давит на мои плечи сильнее, чем давили когда-то доспехи, я почти ослеп… А ты такая же, какой была когда-то: ты вернулась в те прекрасные давние дни, ты неподвластна времени, как неподвластен ему серебряный медальон.
АННА Я была уже только жалкой тенью, любимый, это ты меня воскресил. Не прогоняй меня: я умру, как рыба, выброшенная на раскаленную солнцем скалу…