Между Галаором и девушкой стояли графины с винами и фарфоровая посуда, освещенные неверным светом костра. Галаор учтивейше попросил девушку подняться и подойти к нему – он хотел лучше ее рассмотреть. Девушка опустила ресницы и покраснела, словно услышала что-то неприличное. Галаор, не понимая причины, попросил извинить его, сказал, что, конечно же, невежливо просить девушку об этом, и обругал себя дикарем и грубияном.
НЕМОРОСО: Разве удачливейший из охотников не видит, что Брунильда уже стоит?
Брунильда, всхлипывая, побежала прочь от стола, и Галаору вспомнилась копна золотых волос, мелькнувшая в зарослях у лесной речки, и девичий смех.
ГРИМАЛЬДИ: Я вам все объясню, Галаор. Дело в том, что принц Неморосо, похитив Брунильду, спрятал ее в футляр от одного из своих музыкальных инструментов – виолы да гамба. В этом футляре мы ее и увезли. В его темном узилище Брунильда очнулась от долгого сна, и с ней начало происходить обещанное превращение – рождалась Брунильда, прекрасная и нежная. Только вот места было недостаточно, для того чтобы принцесса выросла до надлежащего размера, и она приобрела размеры – и до некоторой степени и форму – этого музыкального инструмента. Сами посудите: могло ли из подобного чрева выйти что-нибудь иное? Но добавлю: Брунильда прекрасно поет, и голос у нее глуховатый и нежный, как у виолы ее приемной матери.
НЕМОРОСО (задумчиво): А ведь она могла оказаться и в футляре от скрипки… А если бы ее в винный кувшин засунуть!..
Галаор поднялся из-за стола и медленно пошел в свой шатер: ему потребовалось прилечь – дать отдохнуть телу и собраться с мыслями.
О шутниках
Три всадника скачут в направлении Страны Зайцев. Маленькая Брунильда верхом на тонконогом жеребенке, толстенная добродушнейшая Слониния, назначенная принцессе в нянюшки, – на осле, и рыцарь Галаор на Ксанфе.
БРУНИЛЬДА: Добрые люди взяли меня под свою защиту, когда я вернулась к жизни в жестком деревянном чреве. Для всех них я была Дочерью Виолы, и сама верила в это, пока доктор Гримальди не раскрыл мне тайну моего происхождения, не рассказал о дарах, что были мне принесены, и о том, к чему это привело, не поведал о том, как фея Моргана, Валет Мечей, засушила меня, желая спасти, и о том, как вернули меня к жизни благотворное любопытство и спасительное вожделение принца Неморосо. И я не могу не испытывать к нему благодарности за мое похищение. И всем друзьям, всем экспонатам коллекции принца я тоже бесконечно благодарна, ибо для них я всегда останусь Дочерью Виолы, и не понимала, какая я маленькая, поскольку ошибочно полагала, что в моем возрасте у всех девушек такой рост. Благороден и оправдан обман, к которому прибегают те, кто понимает, как тяжело уродство…
ГАЛАОР: Вы сами себя сейчас обманываете: кому придет в голову мысль об уродстве при виде такого прекрасного лица, как ваше, и при виде фигуры таких изумительных пропорций! Вы хулите себя, а кажется, что вы себя восхваляете…
БРУНИЛЬДА Ценю вашу деликатность, рыцарь.
Галаор размышлял о том, чему научился в первые дни жизни и что запомнил навсегда. «Рассвет нашей жизни, – думал он, – это охотничья собака, самая резвая, какую только можно себе представить, и она преследует нас внутри нас же до скончания дней наших. Принцесса Брунильда говорит так, как говорят шуты и шутихи из свиты Неморосо. Однако есть в ее манерах некая медлительность, которая выдает ее высокое происхождение. Нет никаких сомнений в том, что придворное обращение отполирует ее манеры, сгладит шероховатости, возвратит ей сдержанность, свойственную тем, кто качался в золотых колыбелях. Но потерять ей придется больше, чем приобрести. Разве можно сравнивать ее, чьи манеры принцессы, даже среди хаоса, в котором она очутилась, проявляются во всем: в том, как она смотрит, в том, как говорит, в том, как выражает свои чувства, – с теми, кого этим манерам просто долго и старательно обучали? И все же принцесса должна быть принцессой, и ей не к лицу повадки циркачей и шутов».
Галаор наслаждался беседой с прелестной Брунильдой, которая находила что сказать на любую тему. Ее нежный глуховатый голос не менялся, когда речь заходила о предметах, при одном упоминании о которых придворные дамы опускают глаза и краснеют. Когда они проезжали небольшую персиковую рощу, Галаор спросил Слонинию, как попала она в свиту Неморосо. И вот что поведала ему Слониния со своего осла:
Мягкий меч и мировой беспорядок