- Позвольте от лица всех пастухов выразить вам свою признательность за ваше лестное о нас мнение, - сказал Элисьо. - Должен, однако ж, заметить, что и наша деревенская жизнь полна превратностей и огорчений.
- Не могу с тобой согласиться, друг мой, - возразил Даринто. - Правда, все мы знаем, что земное наше существование - это война, но здесь она меньше чувствуется, нежели в городе, оттого что деревенская жизнь не в такой степени зависит от разных случайностей, волнующих дух и возмущающих покой.
Тут одна из дам, обратись к другой, молвила:
- Сдается мне, сеньора Нисида, что если мы желаем завтра же увидеть наших родителей, то нам пора в путь.
При этих словах Элисьо невольно подумал, что перед ним та самая Нисида, о которой столько рассказывал отшельник Силерьо; подобная же мысль одновременно мелькнула у Тирсиса, Дамона и Эрастро, и, дабы удостовериться в том, Элисьо, обратясь к Даринто, сказал:
- Сеньор Даринто! Имя, которое только что изволила произнести эта дама, знакомо и мне и другим пастухам, но тот, из чьих уст услышали мы его впервые, произносил его с глубоким волнением и со слезами на глазах.
- Верно, так зовут кого-нибудь из ваших пастушек? - осведомился Даринто.
- Нет, - отвечал Элисьо, - та, о которой я веду речь, возросла на далеких берегах славного Себето .
- Что ты говоришь, пастух? - вскричал первый кавальеро.
- То, что вы слышите, - отвечал Элисьо, - и вы можете услышать от меня еще больше, если разрешите мое сомнение.
- Поделись им со мной, - предложил кавальеро, - может статься, я и сумею его рассеять.
Тогда Элисор спросил:
- А вас, сеньор, не Тимбрио ли зовут?
- Ты угадал, - признался кавальеро, - точно, меня зовут Тимбрио, и хотя я предпочел бы до более благоприятного времени скрыть от тебя мое имя, однако желание знать, откуда оно тебе известно, велит мне открыть все, что ты желал бы знать обо мне.
- В таком случае, - продолжал Элисьо, - вы не станете также отрицать, что эту даму зовут Нисида, а другую, если не ошибаюсь, Бланка и что это родные сестры.
- Все это истинная правда, - подтвердил Тимбрио, - но коли я ответил на все твои вопросы, то ответь теперь и ты: по какой причине ты обратился с ними ко мне?
- Благородная эта причина к вящему вашему удовольствию скоро откроется, отвечал Элисьо.
Но тут не выдержал Дамон:
- Не томи ты Тимбрио, Элисьо, раз что можешь ты его порадовать доброю вестью!
- А я, - подхватил Эрастро, - поспешу к несчастному Силерьо с вестью о том, что Тимбрио отыскался.
- Благие небеса! Что я слышу! - воскликнул Тимбрио. - Что ты говоришь, пастух? Ужели это тот самый Силерьо - верный мой друг, сокровище души моей? Я так мечтаю с ним свидеться! Более страстной мечты у меня сейчас нет. Рассей же мое сомнение, ибо оно все растет, подобно как растут и множатся твои стада на зависть соседям!
- Не волнуйтесь, Тимбрио, - заметил Дамон, - ведь Силерьо, о котором толкует Элисьо, и есть тот Силерьо, о котором толкуете вы, тот, который думает не столько о собственном своем здоровье и благополучии, сколько о том, благополучно ли вы здравствуете на свете. Как он нам рассказывал, горечь разлуки с вами, а равно и другие утраты, которые он от нас также не утаил, столь сильно на него повлияли, что он поселился неподалеку отсюда, в небольшой пещере, и, ведя крайне суровую жизнь, мечтает ныне только о смерти, оттого что его жажда узнать о вас до сих пор не могла быть утолена. Все это доподлинно известно Тирсису, Элисьо, Эрастро и мне, ибо он сам рассказал нам о вашей дружбе и обо всем, что с вами обоими произошло вплоть до того дня, когда роковое стечение обстоятельств вас с ним разъединило, а его обрекло на столь строгое уединение, что вы диву дадитесь, как скоро его увидите.
- Увидеть его и тут же умереть! - подхватил Тимбрио. - Так вот, зная, сколь свойственна вам, милые пастухи, жалость к людям, я прошу вас: сжальтесь вы надо мной и скажите, где та пещера, в которой живет Силерьо!
- Лучше сказать, где он умирает, - поправил его Эрастро, - но появление ваше вернет ему жизнь, и коли вам не терпится порадовать его и себя, то вставайте, и мы вас проводим, с условием, однако ж, что по дороге вы расскажете нам обо всем, что с вами случилось после того, как вы уехали из Неаполя.
- Немногого же ты хочешь за такое великое одолжение! - заметил Тимбрио. Да я не только это, а все что угодно готов тебе рассказать!
Затем он обратился к своим спутницам:
- Итак, счастливый случай избавляет нас с вами, драгоценная Нисида, от необходимости скрываться под чужими именами, на радостях же от получения столь доброй вести я осмеливаюсь обратиться к вам обеим с просьбой: пойдемте скорее к Силерьо, - ведь мы с вами, сеньора Нисида, обязаны ему жизнью и нашим счастьем.
- Меня не нужно просить, сеньор Тимбрио, о том, чего я сама так жажду, тем более, что мне так легко будет это исполнить! - молвила Нисида. - Поспешим же! Право, мне каждое мгновение представляется вечностью.
С теми же словами обратилась к Тимбрио и сестра Нисиды Бланка, которую, видимо, особенно радовала предстоящая встреча с Силерьо. Дорогой влюбленного
Тимбрио и красавиц-сестер, Нисиду и Бланку, охватило такое страстное нетерпение, что быстрый их шаг казался им слишком медленным; Тирсис же и Дамон, видя, что Тимбрио теперь не до того, не напоминали ему его обещание рассказать по пути к пещере обо всем, что с ним приключилось после того, как он расстался с Силерьо.
Боясь взволновать отшельника неожиданным своим появлением, Тимбрио, Нисида и Бланка порешили к нему не входить. Опасения их были, однако ж, напрасны, ибо Тирсис и Дамон, заглянув в пещеру, с удивлением обнаружили, что там никого нет. Но в это самое время послышались звуки арфы, возвестившие им, что Силерьо должен быть где-то поблизости, и, пойдя на звон ее струн, они его вскоре увидели: сидя на срубленном оливковом дереве, в полном одиночестве, если не считать вечной его спутницы - арфы, он извлекал из нее столь нежные звуки, что, дабы упиться сладостною их гармонией, пастухи не стали его окликать, а тут еще, как нарочно, Силерьо чудным своим голосом запел эту песню:
Свои крылатые часы, о время,
Поторопи! Я изнемог от мук.
Ах, если мне ты хоть немного друг
Знай: жизнь мою пресечь настало время.
Мое дыханье оборви в то время,
Когда душе постыло все вокруг.
Не медли! Дни пройдут, и злой недуг
Меня отпустит, может быть, на время.
Не радостных часов прошу я, нет!
Пусть мимо пролетят, - они бессильны
Мне возвратить веселье прежних лет.
Мечтаю я сойти во мрак могильный,
И мне желанен только смертный час:
Он, он один от мук меня бы спас.
Пастухи, оставшись незамеченными, прослушали до конца всю песню и вернулись обратно с намерением предложить остальной компании нечто такое, о чем вы сейчас узнаете, а именно: сообщив, где находится Силерьо и где они его отыскали, Тирсис обратился к Тимбрио со следующей просьбой: пусть все незаметно подойдут поближе, а затем Тимбрио или Нисида что-нибудь споют. И все это Тирсис затеял, дабы продлить удовольствие, которое сулила отшельнику столь приятная встреча. Тимбрио согласился; Нисида, которой он передал просьбу Тирсиса, также изъявила согласие. И вот, когда они уже подошли так близко, что Силерьо мог их услышать, Тирсис подал прелестной Нисиде знак, и та начала петь:
Хоть благом обладаю я,
Что мне несчетных благ дороже,
Одно, утраченное, все же
Жестоко мучает меня.
Ко мне не ласков сын Венеры,
И рок - отъявленный мой враг:
Они дарят мне мало благ,
А беды сыплют полной мерой.
В любви, хотя б ее звезда
Счастливая сопровождала,
Утехе каждой бед немало
И мук сопутствует всегда.
Что тесный строй привычен мукам,
Кому изведать не пришлось?
Утехи же приходят врозь,
Они не связаны друг с другом.
О том, как дорога цена
Любого мига наслажденья,
Надежды скажут и мученья,
Которыми любовь полна.
Мои об этом скажут очи,
Чей блеск от скорби все бледней,
И муки памяти моей,