— Ты молодец, Виктор, — помолчав, сказал Петровский.
— Я знаю.
— Будь осторожнее, — напутствовал Тарас.
Закончив разговор, Виктор на всякий случай тщательно протер ручку двери.
— Риск, — подумал он, отряхивая руки. — А когда в моей жизни не было риска?
Агамемнон Рождественский
Трактат о кладах действительно оказался занимательной книгой. Агамемнон так увлекся, что не заметил бесшумно вошедшего Тензора.
— Пойдем, — сказал знакомый голос. — У нас еще есть дела на сегодня.
— Послушай, Петр, — поднял голову кладоискатель. — Ты, конечно, парень отличный, спору нет. Но у тебя есть Гриша. У тебя есть Ваня. И у тебя есть этот забитый ботаник, Симонов. Я-то причем?
Тензор присел на диван напротив.
— Им всем от меня что-то нужно, — грустно произнес он. — Ивану — рассказчик и советчик. Грише — монеты и деньги. Андрею — оживленная девушка. Даже девчонкам от меня что-то постоянно нужно.
— Догадываюсь, что, — усмехнулся Агамемнон.
— Нет, — вздохнул Тензор, — не догадываешься. У меня нет настоящих друзей. Знаешь, как отвратительно одиночество?
— Догадываюсь, — повторил Агамемнон.
— Об этом ты тоже ничего не знаешь, — ответил Тензор. — И хорошо, что не знаешь. Пойдем?
— Куда?
— Есть одно важное дело, Мем, — почему-то он называл его так постоянно. — Необходимое для оживления Натальи.
— Так пусть Симонов им и занимается.
— Он им и будет заниматься. Он и Гриша. Но руководителем будешь ты.
Агамемнон отложил книгу.
— Петр, — сказал он, — как думаешь, почему я здесь?
Тензор подумал.
— Тебе интересно, — ответил он. — По своей натуре ты — наблюдатель. Ты всегда в стороне, смотришь, следишь за происходящим и, мне кажется, с любопытством ждешь, чем же все это закончиться.
— Верно, — разочарованно протянул Агамемнон. Он не думал, что Петр столь хорошо разбирается в людях. — Мне интересно. Но я не хочу из-за своего интереса куда-нибудь вляпаться.
— Разве дружба со мной тебе не пошла на пользу?
— Ты опять о материальных благах? — поморщился Агамемнон.
— Конечно, — кивнул Тензор. — О чем же еще? Сдается мне, ты никогда не голодал.
— Я из Москвы, а не из Эфиопии, — заметил с раздражением Агамемнон.
— А голодают не только в Эфиопии. Концы с концами еле сводит семьдесят процентов населения нашей великой и могучей родины. Ты отъезжал куда-нибудь в глубинку? Видел, как и чем живут люди?
— Видел, положим, — ответил Агамемнон, вспомнив о бабушке с поросями. Та жила вроде бы вовсе неплохо.
Тензор рассмеялся.
— Нет, — покачал головой он. — Ничего ты не видел.
— Ну, а тебе что-нибудь дало твое видение? — поинтересовался Агамемнон. — Хоть что-нибудь?
Тензор задумался.
— Общее представление, — ответил он. — Общее понятие, как хреново обстоят дела.
— Но ты ведь ничего не делаешь, чтобы это исправить, — заметил Агамемнон. — Вообще ничего, хотя мог бы.
— А знаешь, это очень светлая мысль, — внезапно расцвел Тензор. — Пожалуй, организую себе партию к следующим выборам.
— Партию любителей некромантов?
— Ага.
Агамемнону неожиданно надоел глупый и беспредметный спор.
— Ладно, — сказал он, поднимаясь. — Какое у нас еще на сегодня дело?
2Следом за Тензором он спустился вниз по лестнице.
Полутемная гостиная на удивление оказалась пуста. В углу потрескивал дровами камин и отбрасывал неровные кровавые отблески.
— Семьдесят три страницы, — бормотал себе под нос Тензор. — У нас уже есть семьдесят три страницы.
— Не у нас, — уточнил Агамемнон. — У тебя. Нам они ни к черту.
— Хорошо, — согласился Тензор, — у меня.
— А где девчонки? — поинтересовался Агамемнон.
— С Гришей на шопинг очередной укатили, — рассеянно ответил Петр, погруженный в свои мысли.
Он свернул на лестницу в подвал.
— А Ваня так и не появлялся?
— Нет.
— Совсем он неуправляемым стал. Зачем он сестру-то сжег?
Тензор пожал плечами, открывая обитую металлом дверь. Сюда они не спускались ни разу.
— Идиот, — ответил он. — Что с него взять?
— Не идиот, — поправил его Агамемнон с интересом. — Убийца.
За дверью тоже оказалась лестница. Только уже освещенная.
— Что здесь? — спросил Агамемнон.
— Увидишь.
Они повернули за угол и Агамемнон замер, пораженный.
Посередине большого помещения, оборудованного словно операционная, стоял хирургический стол. Под ослепительно яркой лампой на этом столе лежало распластанное тело. Не человека — монстра. Жутковатая голова с шипами-наростами была откинута назад, а фасеточные глаза, смахивающие на стрекозиные, безжизненно уставились в потолок. Из-под белой простыни еще торчала рука. Агамемнон судорожно сглотнул. Трехпалая, страшная, с длинными толстыми многосуставчатыми пальцами и крючковатыми когтями.