— Ваша выгода очевидна, Екатерина Валерьевна. Если мы вам так неприятны, как вы показываете своим видом, то в ваших интересах помочь нам и тем самым поскорее развязаться с Зималетто, — вклинился Воропаев.
— Вы правы, Александр Юрьевич. Я действительно хочу поскорее разобраться с делами в Зималетто.
— Катя, подумайте, пожалуйста, до завтра и дайте нам ответ, — мягким голосом резюмировал Павел Олегович.
— Хорошо, я подумаю, — кивнула девушка. Жданов добродушно улыбнулся, а Воропаев заискивающе заглядывая ей в глаза, оскалился в непонятной гримасе.
Катя быстрым шагом двинулась к выходу из офиса. Каким-то чудом минуя женсовет, она прошла к лифту, который по счастливому стечению обстоятельств сразу же распахнул перед ней свои створки. Нажав на кнопку первого этажа, Пушкарёва устало прислонилась к стенке кабины. Нет, она не могла отказать Павлу Олеговичу, хотя бы потому, что она отчасти была виновата во всех бедах, что сейчас творились в компании.
На третьем этаже лифт остановился. Катя никогда не страдала клаустрофобией, но почему-то вдруг катастрофически перестало хватать воздуха, а сердце бешено забилось в груди. Двери лифта открылись и в кабину зашёл Андрей с какими-то чертежами в руках. Катерина сжалась в комок и инстинктивно отошла в угол.
— Добрый день, — сдержанно поздоровался он, и проехав один пролёт, вышел на производственном этаже, даже не взглянув в ее сторону. Катя глубоко вздохнула, не в силах справиться с ураганом чувств, бурливших в ее душе. Она же сама хотела, чтобы Жданов оставил ее в покое. Почему же сейчас было так больно от его невозмутимости? Равнодушие убивает. Он ведь сам ей об этом когда-то писал в тех проклятых открытках. Впервые Катя допустила мысль, что всё-таки не везде там была рука Малиновского, но к чему сейчас это анализировать. Все слишком запуталось, чтобы искать теперь правых и виноватых.
— Алло, Давид, как хорошо, что ты дома. Да, конечно, я уже освободилась и могу приехать, — Катя бросила мобильный в сумку и, глубоко вздохнув, направилась к выходу.
========== Глава 19. ==========
POV Андрей Жданов
Я наверное все могу объяснить, все оправдать и принять. Каждый ее поступок, каждую резкую фразу. Могу понять, почему отталкивала меня столько времени и пытается найти утешение в объятиях другого. Но я лишь не понимаю одного — зачем она звонит мне, зачем ласкает меня взглядом при встрече? Неужели она не осознает, как мне больно? Неужели ей так приятно меня мучить? Зачем она швыряет мне крохи этих призрачных надежд? Я сыт ими по горло. Мне хватит. Больше я не могу выносить этой изощренной пытки. Сейчас, как никогда, я желаю поскорее довести до конца модернизацию производства, раз уж я сам в свое время ее затеял, и уехать. Уехать далеко и навсегда, обрубив все контакты с моей прежней жизнью. Я ничего не хочу знать о Зималетто, Никамоде, да и о Кате тоже. Просто хочу, чтобы у нее все было хорошо. Пусть она станет женой Полянского, пусть родит ему детей и будет счастлива. Она, как никто другой, заслуживает этого счастья.
Я как и раньше спасаюсь работой. В Зималетто я провожу порой по двадцать часов. Времени на сон и в целом на жизнь практически не остаётся, но у меня в этом есть свой интерес. Чем быстрее я доведу дело до конца, тем раньше смогу задышать полной грудью вдали отсюда.
Катя снова вернулась в компанию. У нее собственный кабинет, автомобиль не хуже того шикарного джипа, который в свое время покупал Зорькин, ей подняли зарплату и создали все условия для плодотворной работы.
А мне стыдно. Мне безумно стыдно за себя. Все это нужно было ей дать еще тогда, когда она каждый день сидела в компании чуть ли не до полуночи, изыскивая деньги на оборудование, зарплату сотрудникам и наши вычурные показы, когда выбивала кредиты и сражалась в одиночку с атакующими нас банками. Я тогда вел себя как трус, спрятавшись за хрупкую спину этой самоотверженной девочки. Теперь я всё понимаю, но осознание пришло слишком поздно. Этой девочки больше нет, она осталась в прошлом, где я был счастлив целых три месяца, купаясь в ее горячей, отчаянной любви.
Иногда во сне ко мне приходит прежняя Катя Пушкарёва — маленькая девочка с косичками, и я задыхаюсь от нахлынувшей нежности.
Я люблю тебя, Катя, и буду любить всегда.
Моя чаша терпения иссякла. Нет, во мне не взыграло самолюбие, просто больше нет сил. Скажете, я сдался? — Да, я сдался.
***
Катя сидела у себя в кабинете, склонившись над кипой финансовых документов. Глубоко погруженная в работу, она не сразу услышала стук в дверь.
— Да, войдите, — произнесла она устало и отодвинула от себя гору бумаг. Глаза уже болели, шея затекла, да и сам мозг требовал смены обстановки.
— Катерина Валерьевна, добрый день! — в кабинет горделивой походкой вошел Воропаев. С улыбкой победителя на лице он подошёл к Катиному столу и расслабленно опустился в кресло напротив. — А вы знаете, почему сегодня такой прекрасный день?
— День как день, Александр Юрьевич. Здравствуйте, — холодно ответила Пушкарёва.
— Нет, Катюша. Сегодня особенный день, потому что этот драгоценный вышивальный станок, за который компания выложила с десяток миллионов, наконец-таки заработал! Мы сегодня же пустим в работу модели с вышивкой и уже к концу месяца закончим коллекцию. В итоге мы опередим Фонтану и сорвем куш, — ликовал Александр.
— Я рада за вас, но у меня еще много работы. Не забывайте, что в два часа у нас встреча с японцами.
— А я помню. Виктория забронировала отдельный кабинет в «Сакуре». Это прекрасное, элитное заведение. Наши потенциальные партнёры останутся довольны.
— Я бы предпочла, чтобы они остались довольны результатом переговоров, а не рестораном.
— Катенька, вы не испортите мне настроение своим скептицизмом. Кстати, я пришел, чтобы пригласить вас на производство. Должны же мы увидеть воочию первые вышивки этой чудо-машины, раз уж выложили за нее такое состояние.
— Вынуждена отказаться, Александр Юрьевич. Повторюсь, что у меня много работы.
— Ну что же, хозяин-барин. А я, пожалуй, спущусь и посмотрю, что там Жданов натворил напоследок.
При упоминании об Андрее Катя изменилась в лице. Прошел уже месяц, как она вернулась в компанию, но так ни разу и не встретила его. Жданов был неуловим как призрак, как Летучий Голландец, коим прозвищем его однажды наградила Шестикова. Собрания и планерки он не посещал. Отчёты приносил начальник производства, письма с просьбами писали инженеры-технологи и мастера смен, вопросы качества продукции курировал инспектор. Герман Полянский единственный, кто постоянно упоминал о Жданове. Он частенько заходил к ним наверх и отчитывался о работе «7 Group» по установке и наладке швейных машин. По его словам Андрей просто поселился на производстве. Ни одна манипуляция не осуществлялась без его контроля и личного участия. Даже первые модели на новеньких машинах он взялся отшивать сам. Такое рвение к работе восхищало и одновременно настораживало.
Были моменты, когда Кате безумно хотелось позвонить ему. Просто, чтобы услышать его голос, хотя бы на пару слов, но она себя сдерживала изо всех сил. К чему эти звонки, если все уже было решено еще тогда, в Египте.
Но сейчас над ней внезапно навис новый соблазн. Сегодня она могла бы пойти на производство под удобным предлогом, где наверняка будет Андрей, и просто увидеть его. Просто увидеть.
— Александр Юрьевич, подождите, пожалуйста, — несмело окликнула она мужчину.
— Вы всё-таки решились. Пойдёмте, конечно, — ответил тот, одобрительно покачав головой.
Когда они спустились на производственный этаж, вокруг вышивального станка уже собрался целый митинг. Милко, как Ленин на броневике, стоял на стуле и вещал о том, какую вышивку необходимо пустить в работу в первую очередь. Швеи и механики слушали маэстро, затаив дыхание, а Герман, приехавший проконтролировать запуск оборудования, по-доброму посмеивался над чудаковатым гением.