— А я говорил тебе, что к усыновлению нужно подходить с умом и сознательностью. Надо было хотя бы узнать, кто были его родители. Его же подбросили на порог дома малютки. Но нет! Ты вцепилась в этого мальчишку, как во спасение. Мы могли бы еще пытаться, и у нас могли бы быть свои дети. А сейчас мы пожинаем плоды, — возмущался Павел. Он говорил тихо, с глухим напряжением в голосе. Вероятно эта тема обсуждалась ими не раз. Наверняка старшие Воропаевы тоже всё знали и молчали. Даже их дети совершенно точно знали всю правду. Отсюда это демонстративное превосходство, которое они с самого детства питали к нему. Пазл за пазлом складывались в истинную картину мира. Андрей резко развернулся и помчался к лифту. К черту всё. Он пошлёт к чертям всё прямо сейчас.
Он толком не помнил как добрался до дома, собрал наспех документы и самые необходимые вещи в небольшую дорожную сумку. Бросив машину на стоянке Белорусского вокзала, он побежал к кассам. В душе снова царил хаос, хотелось как в детстве забиться в угол и разрыдаться. Все, что его окружало до этого дня оказалось ложью, спектаклем, только вот инструкцию написала жизнь.
— Мне билет на ближайший поезд.
— Какой поезд, — с вызовом гаркнула недовольная кассирша.
— Мне любой билет! На любой поезд! На самый ближайший. Вот деньги, документы, загранпаспорт. Что еще нужно? — нервно закричал Андрей.
— Так, успокойтесь, пожалуйста. Вот билет на «Полонез». Отправляется через час с восьмого пути. В Варшаву едем? — скривившись спросила женщина.
— Едем, — безразлично согласился Жданов.
Он решил сразу пройти на путь отправления и вышел к поездам.
Первые апрельские дни начались с серых проливных дождей. Весь день было ветренно и противно моросило, а к вечеру на город опустился густой туман. Пробираясь сквозь толпу людей, Жданова осенило. Ему столько раз снился этот пугающий сон, столько раз он просыпался с гнетущим чувством тревоги внутри. Вот он вокзал, вот он с дорожной сумкой, вокруг много людей, но во сне он в итоге всегда оставался один, погружаясь в съедающий его туман, в точности такой, как сейчас.
Вскоре объявили посадку и Андрей, не теряя времени, шагнул в вагон. Устроившись в купе, он пустым взглядом смотрел на снующих по перрону людей. Кто-то из них приехал, кто-то уезжал. Одних горячо провожали, других нежно встречали, от этого внутреннее одиночество ощущалось особенно остро. Хотя, если разобраться, человек приходит в эту жизнь один, уходит из нее тоже один, а остальное лишь ненужная лирика.
========== Глава 21. ==========
Катя с трудом разомкнула тяжёлые веки. Во всем теле она чувствовала невыносимую слабость, даже дышать полной грудью было невыносимо. В голове была каша из непонятных воспоминаний. Она снова обессиленно закрыла глаза и попыталась восстановить в своей голове цепочку событий.
Воропаев привёз ее домой и помог подняться на четвертый этаж. Мама, как всегда, была занята на кухне и воодушевленно колдовала над праздничным ужином. Отец уже поставил на стол наливку и достал из шкафа парадный пиджак с орденами. Они оба о чем-то ее спрашивали, одновременно перекрикиваясь между собой. Казалось, что она тогда уже почти ничего не слышала и не понимала. С трудом добравшись до своей спальни, она… Вот здесь цепочка резко обрывалась. Дальше была тьма. Что было потом девушка не могла вспомнить, как ни пыталась. Она снова открыла глаза и только тогда заметила, что находится не дома. На нее смотрел выбеленный больничный потолок и обшарпанные жёлтые стены. Она попыталась приподняться на кровати, но голова снова закружилась.
— Не надо, не вставайте, — послышался мягкий женский голос. — Я сейчас врача позову.
Катя повернула голову и увидела пожилую медсестру. Женщина захлопнула книгу и, оставив ее на тумбочке, бесшумно вышла из палаты.
Пушкарёва снова рухнула на подушку. Что же с ней творится? В голове стали всплывать оборванные картинки того, что она видела будучи без сознания. В груди чёрной смолой медленно разливалась тоска. Ей снился вокзал и уходящий по перрону Жданов. Она бежала за ним сквозь толпу и что-то кричала, но он не слышал и не оборачивался. И чем быстрее она бежала, тем дальше становился его силуэт.
По щеке медленно покатилась слеза. Внутри образовался комок горечи, который, казалось, ежесекундно разрастался. Катя шумно выдохнула и надрывно расплакалась, наконец-то признавшись самой себе, что она не забыла Андрея и не разлюбила его. Он был ей нужен, особенно сейчас, когда ей было так плохо, когда она лежала на больничной койке не в силах пошевелиться, она бы все отдала, лишь бы он был сейчас здесь. Эта острая внезапная потребность ее пугала, но она чувствовала, что больше не может бороться. У нее не было больше сил играть непробиваемую обиженную стерву. Никакая она не железная леди. Она все та же Катя Пушкарёва, которая была сильнее и мудрее ее, ведь она не отрекалась от главного — от своей любви.
— Ну-ка, что это здесь за потоп? — дверь скрипнула и в палату вошла полная женщина средних лет в распахнутом белом халате, который на ней вероятно не сходился из-за ее выдающейся груди. — Что ты слезы льешь раньше времени? Всё нормально с вашим ребёночком, — она хрипло рассмеялась и грузно опустилась на стул возле Катиной кровати.
— Меня зовут Кукушкина Валентина Сергеевна. Я ваш лечащий врач. Ну рассказывайте, Екатерина Валерьевна.
— Что рассказывать? — едва смогла произнести Катя.
— Где училась, где женилась? Ну что ты, в самом деле! Рассказывай, когда был первый день последней менструации, какие анализы уже сдала, где на учёте состоишь, какого числа был скрининг первого триместра? — врач снова рассмеялась и лукаво посмотрела на девушку, даже не заметив, как перешла на ты.
— Я не понимаю… — прошептала Пушкарёва и снова сделала попытку приподняться.
— Так, ты лежи. Сейчас привезут каталку, поедем с тобой на узи. А на кресле я тебя завтра посмотрю, как прокапаем немножко.
— На каком кресле? Что происходит? — нервно спросила Катя наконец-то прорезавшимся голосом.
— Да ты совсем что ли? Правда не в курсе еще? — с удивлением воскликнула женщина.
Катерина промолчала, лишь резко отвернулась к стене.
***
— Какой хорошенький! Да ты же золотой мой! Да какой крупненький. Молодец! Все соки из своей мамки непутевой выпил. Она тебя по Египтам жарила, голодом морила, а тебе все нипочём. Потому что все жить хотят, — приговаривала врач, потихоньку водя датчиком по Катиному животу. Сама девушка ничего не видела, только ощущала холодный, липкий гель на своей коже. Шок потихоньку начал отступать. У нее будет ребёнок. Ребёнок от Андрея. Уже в октябре она возьмёт на руки свое крохотное счастье. Она теперь все сделает, чтобы он родился здоровым и крепким, восполнив с лихвой то, что она не дала ему, даже не догадываясь о его существовании. Мысль о малыше была подобна лучу света. Она словно проснулась от долгого сна и медленно возвращалась в реальность. Мир сразу заиграл всеми красками, ведь только сейчас она понемногу начала понимать, что сама жизнь необычайно проста, хоть и кажется непостижимо сложной. Какая компания? Какая инструкция? Ребёнок — вот, что действительно было важно и ценно. Вот, что изменит ее жизнь раз и навсегда.
— Папаше пока не говорили. Он, конечно, там весь извелся. Орет ходит, мол, я — врач, давайте, выложите мне все на тарелочке. А я ему говорю — ты, врач, иди у себя командуй, а мы не разглашаем историю болезни, — гордо хмыкнула женщина.
— Давид здесь?
— Здесь конечно. Прямо прописался.
— Не говорите ему, пожалуйста. Я сама, — произнесла Катя с тревогой в дрожащем голосе.
— Не скажем. Ты — мать, ты и говори. Только завтра. Тебе сейчас отдыхать надо и есть, слышишь меня? Много есть. У тебя недобор страшный!
Разговор получился тяжёлым. Полянский ничего не хотел слышать о расставании, предлагал признать ребёнка и воспитать его как своего, но Катя была непреклонна. Давид заслуживал счастья с той, которую он полюбит, и которая полюбит его, а она никогда не сможет дать ему любви, которой он по праву заслуживал. Ее максимум это скупая благодарность, а Полянский был достоин большего.