– Могут.
– Видите «как» все становится здесь «относительно», и какая здесь может быть «разная» ситуация. Затем, минуя Кусимов сдвиг и не задумываясь о том, какими могут быть последствия, и если обойти его с правой стороны, а не с левой, Пистана Папаяна затеет скандал в здании администрации ввиду поступков Мимикрия Миминкуса (зятя своего), и это происшествие, изменив имена, опишет в своем опусе Пепитрик-летописец, и сделает из такого на редкость не интересного, мутного эпизода фабулу очередного своего двухтомника. Се ля ви! Так что ли?
– Исторически выходит, вроде, что – так.
– А фактически – совершенно в другую сторону выходит.
Вы поймите простую вещь: если два кола посреди поля стоят на том же месте и никого, в сущности, в принципе своем, не интересуют или интересуют мало, то ходить на Музимчайской площади в Сметанный день в новом платье, хлопать холопушками и заигрывать парчовыми складками с каждым велюровым пиджаком, то есть, сделать для себя данное обстоятельство «важным», и чтобы под конец гарантийного срока осталась в вас только зависть к польскому шифоньеру и больше ничего – такая перспектива «жизни» весьма далека от аплодисментов даже на подиуме. «Ю» ли это будет или «2», или выведут через громкоговоритель другую закономерность – какая разница?.
Затем в дверь постучали
– Видать Осикин вернулся.
– Правильно думаете.
«Погода плохая – сказал он. Я тут посижу».
4
– «Вы опять сильно преувеличиваете и умножаете – сказал Осикин. Ведь хорошо бывает и можно послушать, как в ладоши бьют»
«Не спорю – приятно, – продолжил Чирипский. Кто спорит? Но ведь жаль не только Машмотиту, когда плачет, и никто ее от мигрени не лечит и миндаля не несет. Чис, двадцать пять – моно – хрен. Жаль бывает и Шестикоса Валундра – когда он на коня собирается взбираться, и пытается коня оседлать. Вихор седых волос торчит на его голове-макушке, как солома какая-нибудь; ногой в стремя попасть никак не хочет или не умеет попасть: руками болтает, головой мотает, домой не идет и в стремя не достает. А между тем, в голове у него разные мировоззренческие аспекты лежат на полках, штук двадцать вероисповеданий зараз, и столько ума, какого в наше время и не бывает, а в доме, навсего всего, – два стула и газ. Больше ничего.
«А я вот вообще так подозреваю (и имею к таким подозрениям не малые основания) – сказал Тиронский, – что «некто записывающий» эти происшествия и получающий, между прочим, за эти записывания, не малые привилегии, уже успел вырвать из происшествия несколько внушительных листов, и в результате этой «короткости», как повсеместно бывает, получается вместо «значимого события» прямо – прокламация. То есть, «унизят» и «обесхвостят» само событие до такой внушительной степени, что хоть «смейся», глядя на него. И, потому, необходимо здесь кое-что припомнить, полагаясь исключительно на самого себя, припомнить надо именно «самому» каждый маломальский штрих, каждую мерзость исторических фактов, и только после этого можно будет ссылаться на другие источники памяти, дабы выводы сделались объективные».
– И соединить их с выводами Шестикоса Валундра в понимании Чирипского...
– Совершенно верно.
«Я вот хочу сам прояснить и выяснить – сказал Чирипский – правда ли, что «время» может быть прямолинейно и иметь в себе «такие», присущие только прямолинейности, параметры и не иметь при этом никаких других? Каким образом буду это делать – проверять? А вот – таким. (Он встал, опять заходил взад-вперед и выговорил). Приведу самый что ни на есть прочный и наглядный пример – сказал он – для общего, так сказать, рассмотрения».
И вот здесь прошу обратить особое внимание на его слова. Очень мне понравилось.
«Если время прямолинейно, – начал он – и ничего в себе кроме прямолинейности не подразумевает, то идя, допустим, по 35 Старой улице в сторону Дульского проема, и смотря по сторонам в обе привычные стороны, вы будете периодически встречать на своем пути такие сооружения: почта-баня, тучка в небе; магазин Колес; дом терпимости; новая кондитерская; завод Металлоконструкций и Спиридон-башня; фонарь; Манчик Сипкин пуляется из рогатки в прохожих; библиотека. Это – когда мы идем в одну сторону. Ну, а теперь давайте пройдем обратно, в другую сторону, и посмотрим «что» у нас из этого обратного движения в сущности получится: городской пруд, в небе чисто; фабрика мужских сорочек и корабельные доки; магазин рыба-мясо; бадминтонная площадка; аптека; ипподром. Как видите – совершенно разные «вещи» мы видим и наблюдаем или, то есть, – другая картина. Сколько примеров было тому в подтверждение – не мне вам рассказывать – указывающих на не безусловность прямолинейности и напрашивающегося здесь альтернативного взгляда «смотреть иначе». Или приведу другой пример, этому примеру идентичный: пишем слова в строку и, предположим, читаем их в обратную сторону. И теперь посмотрите «что» получается: «Был хороший светлый день, солнце светило ярко, и на деревьях пробивались зеленые листочки». А теперь читаем данную запись в противоположенную сторону: «Гремел в небе гром, барабанил по крышам дождь, и все вокруг казалось исключительно не привлекательным». Явная, как видите, противоположенность взглядов, и совершенно иная, противоположенная архитектура строений, иной колорит. Там, исключительно, можно сказать, «одно» мы видим и убеждаемся в том, что видим исключительно «одно», а здесь исключительно, можно сказать, совсем «другое» мы видим, и так же убеждаемся в этом. Ну, и где вы «не видите», спрошу вас, в общем разрезе данного сравнения, хоть какой-нибудь намек на прямолинейность?
– А может такое быть, что мы просто, когда идем назад, идем по другой улице?
– Может. Но дело здесь вовсе не в том «по какой улице ходить» и «ходить» ли. Дело здесь исключительно не в «направлении», дело здесь – в «возвращении». Возвращаясь к исходной точке важно понять, что «время» не «шло» за вами, и оно «никуда не ушло» от вас, оно не потрачено, а осталось в целостности стоять, обволакивая вас со всех сторон, и находилось всегда «вокруг», а не «впереди» где-то. Но если вменить ему прямолинейное движение и придать этому движению направление, то получится так, что, когда вы возвращались назад, тогда и «время» должно было вместе с вами возвратиться – не так ли? А это – невозможно. Вдумайтесь. Снимите на минутку ведро. Тиронский прав.
И после всего этого разбирательства в поисках приличной ваксы, наконец, вернулись к разговору о «курице с яйцом» и тоже поспорили.
«Курица какая? – спросил Хохок Мундорок. Голландская?»
5
– Помню, в бытность мою прапорщиком, во время моего достаточно продолжительного бытия в Сускиных рядах (близ Риутных палат и вдали от Обхоженной), помню, произошел со мной занимательный эпизод бытового жанра, о котором еще мало кому известно. Но поскольку то, что нам известно происходило в существе своем несколько «с другой стороны», и известные нам подробности имели место быть и знакомы нам «с этой точки зрения» (как пример характеризующий распространенную ныне «узость» мышления), то ведь «в другом месте» этот эпизод выглядел, безусловно, несколько иначе и привел «в другом месте» к «другим» последствиям. Могу привести его полностью.
– Приведите за руку.
– Сижу однажды дома, слышу звонок; подхожу к двери, открываю дверь – входит; входит и идет прямо в комнату, проходит в комнату, становится подле окна и говорит (на этом эпизоде давайте остановимся подробно – многое станет понятно): «Каблук отлетел».
– Валтуниха что ли?
– Не знаю. Я, признаться, мало ее разглядел потому, что мало ее разглядывал. Она вся какая-то фосфорическая была, синяя, как чернослив. И – что видим? Материки на Фарватерной улице сдвигаются уже, как в трамвае едут по Казарменной площади и наровят на корабль сесть; зима, как видим, наступает уже летом, когда ей самой вздумается, и любому цветению уже абсолютно невозможно объяснить что – зима. А тут – «каблук отлетел» по неизвестной, видите ли, никому траектории, мол, «был» каблук на своем месте и вдруг «отлетел», и, вот, сделали себе из такого ничтожного события новый Вавилон. То есть, все это, казалось бы, эпизодические, ничего не представляющие из себя «нюансы», которые и всегда случиться могут, и которые случаются – не более того? Ничего подобного – «актуальность»!
Значит так.
Пролетая над крышей здания на Сервяжной улице (точный номер дома и классификацию здания на ходу не удалось прояснить), каблук невзначай остановился, снизил траекторию полета, и, не долетая до третьего этажа в горизонтальном своем положении, опустился на тротуар. И, заглянув в узкое окошко цокольного помещения дома номер 8 на 1-ой Старой улице, увидал, как в окошке цокольного помещения дома номер 8 на 1-ой Старой улице, некто не преклонного возраста и похожее на не знакомое никому «чудовище», сосредоточенным образом занимается выпиливанием... (Шавроман, как вы сможете догадаться).