– А... понятно.
– Вот в прошлый провал времени Хвита Хавота ничего такого вроде не случалось: ну, повторялись, как помидоры на грядке – было; ну, видел Кристельник Куст убегающего по проспекту самого себя – было; ну, путали Валисаса Валундрика свитер с другим свитером – тоже было. А Монке Спирдячной после того, как казнили ее особенно случайно в тот раз, подарили мармеладу (очень она его любит) – тоже, тоже было! Но никто не пропадал никуда! Наоборот – долго не бегали, утрамбовывались и лежали. А тут, что за притча? И билеты точно такие же продавались у причала, и никто их друг у друга из ботинок не вырывал. «Отрывать корешки билетов лежа на призрачных шезлонгах, и таращится, позволено только билетеру», – по радио даже объявили. И вот, когда прошло именно эти три дня, как думаете, кем выглядел Шестикос Валундр, когда щуку показал? У него будто свисток в кармане и вечно несет его. И сам все чего-то несет. К тому же, «если простой резиновый мяч окунуть в глубокую лужу, он выпрыгнет оттуда очень резво». Точно сказано. И Шестикос Валундр так же стремительно отреагировал своей характеристикой этого происшествия на это происшествие: «Очень похоже» – сказал он. Но на «что»? – черти тебя побери! «Вы весельчак, господин Тиронский!» – сказало радио, и его выключили. Нет никакого Тиронского нигде – грезы! Есть долина, в долине холм есть. И, казалось бы, никто иной, как сам Мимункус Мимикрий должен бы перечеркнуть все это карандашом и должна получится «мифология» – ничего подобного. И вот тогда то, в силу подобных неурядиц и непонятных взаимоотношений между «случайностями» и «закономерностями», и вступают в свою роль известные переумножения и перевычитания.
Тогда Шистикос Валундр вступает в свои права и не кричит больше. Когда он вступает? Когда видит (а может, чувствует), что наступил момент. Но сначала спорит. Наденет свой плащ, махнет подолом, и спорит. И в этот раз надел плащ, поводил ногой по полу, осмелел и подошел к фотографиям на стене: прабабка Роту, сам Роту, промасленный пейзаж – и поспорил с реверансами. (Подхалим). А когда Роту явился однажды в ежемесячный педсовет на костылях и в рваном виде костюма (куролесил с дворничихой, был застигнут дворником, едва не прибит лопатой и был вынужден прыгать в окно) – тайно издевался. (Не следует никогда юродствовать подле фотографий. Фотографии иногда видят – запомните это).
И, если взять в учет, что не страдал он морской болезнью, то кто думает, что не заболеет после?
«Где водопад?» – спросил он. «А тебе – чего?! – ответили ему. «Поглядите! Да какая тебе разница, старая подошва – «где»! Еще не то пропадает – с ландшафтами, черевичками и в мешке!»
Но ведь если вдуматься...
«Поприслушивайтесь – сказал тогда Шестикос Валунд, а Попорон Попогор не найдя синонима, растерялся. С одной стороны – сказал Шестикос – «вряд ли», с другой – Спирик Фортан будучи не предрасположен к предрассудкам, делает три отверстия в ведрах, вместо двух. Куда смотреть? И чем? У Монки Спирдячной под каблуком такой асфальт, какой и не клали. Зачем ездила? Чего дома не сиделось? Городского пруда тоже больше нет – стоит на дне сундук – что внутри? Никому дела нет! И продолжают строить на 3–й Малой Кацусской вглубь широкий дворец; пишу и я, Шестикос Валундр, в реляциях и конструкциях о сваях – «эту защель туда, а ту долбоструну сюда». И вот по дороге тыква, трактор и барабан. Посередине – ночь. Прямо перед тобой светит месяц, чуть ниже – второй. От старых нововведений давно следует отказаться! Есть – новые. Роту берет мел и пишет на лбу «нельзя» кому хочет. Но кого это может удивить? Берешь мокрую тряпку – трешь».
Затем, после такого митинга с единственным оратором, Шестикос Валундр закончил и сошел с балюстрады.
«Браво!» – хлопнул кто- то в ладоши.
«Какое там – браво! Дурак».
Но от чего, скажите, происходят такие связи? Отчего так закрутилось впопыхах все вокруг? Никто ведь не торопился никуда и даже не намеревался торопиться. Шел бы себе и шел Валисас Валундрик, куда шел – все равно, что дома сидя.
– Прямо бравадное что-то! И шторма вроде не было в море видать. Но вижу по вашей речи, что развязка все-таки – была.
– Еще какая. Развязался не только Шестикос Валундр, и Попорон, развязалось основательно и все остальное. Хотя, казалось бы, какие речи такому прозаизму подобны?! Истинно говорю вам – «щур» из ничего.
– А какой общий градус прикосновения к данному происшествию имел каждый присутствующий в собрании лично? Этот вопрос был поднят в собрании или не был? Амфитеатр к чему?
– Вопрос в собрании поднят, конечно, был, но сразу был опущен. Даже сами улицы такого произвола не вынесли и быстренько захотели свернуть картину происходящего к «началу», но не тут-то было. Ситуация, как всегда вышла из-под контроля, билетер, собака, свой компостер забыл. А чтобы проще!
И вот тогда я обязательно вспоминаю, как ровно сто двадцать лет назад посадил Роту селекционно дерево в лесу и назвал: «кристофер». Помните, наверное, это памятное событие! Росло дерево дубом, еще лет двадцать. Ну, дуб, казалось, и дуб – красив, раскидист. А после начал плодоносить и получилось – свинство. Сам же Роту и удивился: «И не ожидал!..» И вот тут-то что-то такое похожее произошло. И даже сам Кузгород Амитеич, помнится, прочел тогда все книги в шкапу, умнее от этого, правда, не стал, но даже ему не нужно сейчас других достопримечательностей. А когда рядом с ним идет Монка Спирдячная или Кацуская, то ему тогда кроме них тоже ничего не надо. «Таковы преимущества отыскивать вокруг только то, что должно находиться рядом».
– И, как подозреваю, на этом дело не кончилось. Если нельзя ничего вернуть к началу, то и закончить ничего нельзя в принципе.
– Совершенно так. Какое там! Продолжение было!И стало ясно без проволочек – плоскость уже преимущественно наклонилась, преимущества в минусе больно откликнулись, и, обманув, сгинули. Сгинули «виды сзади» и молча, без оборотов назад, стали выпрямляться. И вот что странно!
8
– Если из разных окон смотреть в Музимбоик Щикина подзорную трубу, а после в него же, но в трубу фабричную, само то, что видно, начинает смотреть на того, кто смотрит! Именно тогда то, с неба в окно, и заглянула сама Хвита Хавота (вонь как от ветчины с луком) и поинтересовалась: «Как тут у вас?» Величиной она и роста неимоверного, и по чертам лица – мордоворот Шаровмановской пассии (последней – в грязных сапогах), а то похуже. Находится она, оказывается, гораздо ближе, чем можно себе представить, и находится в разном расположении духа, а находясь – плюется, разворачивается, знаете, мысленно так – по идиотски. Видали когда-нибудь?
– Да неужто – сама невзначай прилетела?
– Какое там – прилетела! Пришла... Своими ногами и в фартуке
– Да ладно вам врать. У Хвита Хавоты не было, отродясь, фартука.
– Был. Музимбоик Щикин видал, а за ним и все остальные Щикины тоже видели. Важно ведь «ни что видишь, а как на это смотришь». А, посмотреть было «есть на что». К тому же, если посмотреть до двух часов по полудню, можно уяснить для себя – все-таки разворот параллельно и сам по себе нисколько не к Казарменной площади,– а посмотреть доскональнее и прокричать в рупор, то в округлости трубы обязательно появится Спиридон Мникин (племенник Мникина (башнестроитель)) и труба задымит. Это уже после стало понятно и «шельма кондуктор – не дал знать, куда улицы начали разъезжаться», и «замшевый воротник испачкался», и многое другое. Но Валисас то, согласно мудрости Шестикоса Валундра «куда не иди, куда-нибудь, да придешь», наконец-то спарился с конем да испарился! Где теперь Валунрик? «»А теперь – кто где» – крикнул Титус Нычкин с последних рядов.
И вот еще один не маловажный момент. Ведь когда Монка Спирдячная писала, что приедет накануне в поезде – писем ее ждали, смотрели за окно почтальона – и вот письмо пришло и за ним приехала Монка Спирдячна. А, что если она, в письме этом, предупреждала кого, делилась, так сказать, впечатлениями о незнакомце, и уже тогда признавалась в своей болтливости, и потому не сильно кочевряжалась на помосте? А кто, спрашивается, распорядился повесить транспарант от берега до берега и написать там: «Приехала»? За транспарантом пусть не усмотрел городовой, но сразу же, и тогда же, явилась на площадь сама Хвита Хавота и начала граблями сгребать дома в кучу. Тут же послышался и Телеграф и выглядел безошибочно. А дробь от него донеслась такая, какой в прошлом году стучал Сидор Муникон в доносах! Вроде ничего особенного. Я даже этому не придаю сейчас особенного значения. Но ясно было, что Монка к водопаду не причастна.