— Не говори так! Ты остановился! — попыталась я его успокоить, переживая за Максима. Я не хотела, чтобы он думал о подобных вещах.
— Только благодаря тебе, — он слабо улыбнулся и, покачав головой, поцеловал меня в нос. — Разве я смогу когда-нибудь тебя отпустить?
Этот вопрос Максим словно задавал самому себе.
— Так не отпускай, ты же обещал мне, помнишь?
— Помню, — он тяжело вздохнул. — Неужели Бабочка теперь не хочет от меня упорхнуть?
— Слишком яркий цветочек она нашла, — улыбнулась я. — Его нектар такой сладкий.
Максим недовольно сморщил нос.
— Ты называешь меня… цветочком?
— Ой, прости! — я даже рассмеялось, мой смех мог показаться неуместным, но с Максимом так легко быть счастливой! — Скорее, ты мое пламя, мой огонь. Меня манит к тебе, и я не могу этому сопротивляться.
Я смотрела в его удивительные глаза, и даже темнота не могла скрыть, как они горели от страсти и нежности.
— Да, Максим, все стало так серьезно. Я… я влюблена.
Это было самым волнительным признанием в моей жизни, и легкость, что я с ним ощутила, не передать словами. Я купалась в этом чувстве словно в мягком облаке, а ласки Максима доставляли мне еще большую долю радости и полноту счастья.
Мы заснули почти под самое утро, утомленные и обессиленные от ночных признаний и наслаждений друг другом. Мы больше не занимались любовью, нет, лишь одни прикосновения и поцелуи. Я даже не заметила, как провалилась в сон, обнимаемая Максимом, с чувством абсолютной защищенности и спокойствия, и даже маленькая тень страха, что наш рай, может быть разрушен превратностями судьбы, не смогла ворваться в мои безмятежные сновидения.
Глава 31
Я проснулась первой. Максим продолжал тихо спать рядом со мной, все так же обнимая меня за талию. Медленно потянувшись к нему, я оставила легкий след губами на его щеке. Понятия не имею, сколько времени мы проспали, но за окном уже ярко светило солнце, и мне захотелось открыть окно, чтобы впустить в комнату немного прохладного воздуха. Было жарко от тесно прижатого ко мне тела Максима, и я попыталась убрать его руку, чтобы выскользнуть из кровати и сходить на кухню выпить воды. Но Максим на мои попытки среагировал мгновенно, прижав к себе еще сильнее. Я вздохнула, от жары пить хотелось невыносимо, но и будить Макса мне не хотелось. Его лицо было таким безмятежным и открытым, когда он спал, и я невольно им залюбовалась. Он действительно был очень красив. Но пить хотелось тоже сильно, поэтому я, перестав лицезреть своего возлюбленного, попробовала убрать его руку снова, сперва осторожно отодвинувшись от него. Со второй попытки у меня получилось, и теперь Максим слегка нахмурившись, был вынужден обнимать мою подушку вместе с одеялом, которое пришлось с себя снять, пока я выбиралась из его оков.
— Ух! — тихонько прошептала я, почувствовав свободу, а вместе с ней и как мое тело приятно стало охлаждаться от температуры комнатного воздуха. Немного пошатываясь, от еще не ушедшего до конца сонного состояния, я огляделась по сторонам в поисках какой-нибудь футболки, которую Максим мог оставить на виду, ведь теперь я оказалось полностью обнаженной. Но ничего не нашла. Как и всегда у него царил полный порядок. Можно было заглянуть в шкафы, но я решила пока этого не делать, а быстро сбегать на кухню, выпить воды и вернуться обратно в постель к Максиму. Мое тело, так же как и разум, ещё не были готовы встречать новый день. События прошедшего вечера казались мне сном с иллюстрациями картин Сальвадора Дали, таких как «Сон вызванный полетом пчелы» или «Атавизм сумерек». Я видела в них себя спящей Галой, а Стас определенно был одним из рычащих львов, свирепо мчавшихся прямо на меня. Ну, а пробитая в спину вилами крестьянка была моей прошлой жизнью без Макса — печальной и трудной, но уже насыщенной яркими красками с его появлением. Я тряхнула головой, желая прогнать эти мысли, насквозь пропитанные сюрреализмом, и двинулась в сторону кухни. Стараясь не шуметь, когда выходила из комнаты, я добралась до кухни и нашла на столе высокий кувшин с водой. Жадно выпив прямо из него почти половину, я, наконец, открыла окно, впуская свежий и по-летнему теплый воздух. Сев на стул, я выпила еще воды, и мое тело начало просыпаться, а вместе с ним и все подробности прошлого вечера. Я содрогнулась, пытаясь хотя бы на пару часов отбросить не дающие покоя страхи. Несмотря на то, что Макс не один раз за ночь уверял меня, что все теперь закончилось и никто не придет за ним, дабы потребовать ответа за избиения Стаса, я все равно очень за него боялась. Не знаю, насколько хорошим другом был тот начальник охраны Максу, но то, что теперь он был у него в долгу это точно. И чем больше я об этом думала, тем сильнее портилось мое настроение, а внутри все окрашивалось черно-серым цветом, окутывая неприятным и липким чувством страха, подправленным ощущением полной беспомощности. Пора вернуться в постель к Максу, обнять его и пусть мне снова станет жарко, но с ним, по крайней мере, я чувствую себя спокойней. Однако, ноги повели меня в другом направлении, мне вдруг захотелось заглянуть в его мастерскую, вдохнуть запах новых творения Максима, провести по шершавому холсту рукой или хотя бы просто подержать в руках кисточки. Это всегда меня успокаивало. Ведь именно к искусству я обращалась всякий раз, как только эмоции во мне начинали зашкаливать. Зайдя в комнату, такую светлую и чистую, я снова поразилась, как Максу это удается — у него всегда так все аккуратно сложено. Я еще не видела, чтобы у него что-то лежало не на месте. Перед глазами возник рисунок, который я видела в центре реабилитации. Там Максим был в темной грязной комнате, и, казалось, можно ощутить запах пыли и неприятную тяжесть затхлого воздуха. Уже тогда на этом маленьком рисунке было видно, как он талантлив. И тот рисунок был удивительным и ужасным одновременно, пронизанный страхом, безысходностью и печалью. Я обхватила себя руками, словно хотела успокоить саму себя. Сейчас Максу не может угрожать его отец, он… кстати я так и не знаю, что с его отцом? Жив ли он? Хотелось расспросить о нем Максима и, конечно, о его матери, я хотела знать каждую тайну его души, чтобы разделить с ним все грустное и печальное, как и его радости и восторги. Я вспоминаю наш первый разговор, когда он заговорил о родителях, тогда он лишь сказал, что его мама умерла уже очень давно. Выходит, его отец еще жив, но сомневаюсь, что они могут как-то контактировать. Подойдя к стеллажу с красками и кистями, которые, конечно же, были сложены аккуратно, как будто только что вынуты из коробки. У меня так никогда не бывает. Мои баночки с краской всегда заляпаны, иногда я даже забываю их закрыть, а кисти тщательно вымыть. Боком ко мне стоит мольберт, все так же накрытый белой тканью, что-то мне подсказывает, что это все та же работа, над которой трудился Максим, когда сказал, что я его вдохновила. У меня снова зачесались руки, так захотелось сбросить покрывало с его очередного шедевра, но что, если я ошибаюсь? И Максим пока не хочет, чтобы я его видела или, быть может, он так и не успел его закончить, потому что примчался ко мне на выручку? Меня тянуло к этому закрытому полотну как магнитом, я встала перед ним и коснулась рукой выступающей части мольберта, где за тканью все еще стояли банки с краской. Я представляла себе, как Максим воодушевленно работает, окуная кисть в яркую тягучую массу и проводит ею по холсту, его лицо должно было быть особенно прекрасным и одухотворенным в этот момент. Точно по волшебству белая ткань падает к моим ногам от моего неловкого прикосновения и открывает мне невиданной красоты картину. Я ахнула. На картине была изображена я. Обнаженная и такая… красивая. Раскинув руки в стороны, мое тело покоилось на нежных крыльях сотен бабочек. Работа была все так же выполнена в его обычном стиле фотореализм, от чего я словно попала в удивительную чувственную сказку, это было непередаваемо прекрасно, удивительно. Это был шедевр. Каждая бабочка была живой и такой яркой, казалось, ни одна из них не повторялась, они все были разные как по форме, так и по цвету своих крыльев. А я, покоившаяся на них с лицом бескрайнего наслаждения, была полна сил, но и казалась пресыщенной после интимных ласк. Мои щеки раскраснелись, так вот какой меня видит Максим после испытанного мною оргазма. Картина была такой интимной, и я вдруг испугалась, что ее может увидеть кто-то посторонний, и даже то, что моя голова была откинута в сторону, скрывая половину лица, узнать меня по ней было довольно легко. Но я была такой прекрасной и одухотворенной и… счастливой на ней. Я никогда не думала, что мое тело может быть таким женственным и нежным, неся в себе столько сексуальности. Неужели Максим все это видит во мне?