Я задержала дыхание, даже не представляя, что последует за этим признанием дальше.
— Он уединялся с очередной подругой в комнате, а я только в эти моменты чувствовал себя дома в безопасности. Сначала я не понимал, что там у них происходит, я испугался, когда услышал, что женщина за дверью стонет и кричит. Я думал, что отец ее бьет или мучает. Но когда они выходили из нее через какое-то время, то оба казались довольными. Ничего не понимая, я прятался в ванной комнате и прислушивался к их разговорам и смеху. И ничего не указывало на то, что той женщине было плохо или ее обидели. Так повторялось несколько раз. Со временем я начал понимать, что отец их там не мучает, он трахал их на той кровати, на которой спала моя мать. — Максим сжал руки в кулаки, до побелевших костяшек, но тут же заставил себя расслабиться. — Когда это происходило, я не понимал, что должен чувствовать. Иногда я ненавидел отца, за то, что он впускает в комнату моей матери других женщин. Но в те самые моменты я мог быть уверен, что меня никто не тронет, я мог делать все, что захочу, и тогда я полюбил это время. Я доставал свои краски, брал лист бумаги и рисовал. Каждый раз я тщательно прислушивался к тому, что происходит за закрытыми дверями, чтобы быть уверенным, что вовремя спрячу акварель. Мне не хотелось, чтобы отец отнял ее у меня снова. — Максим прервался, вздохнул и, проведя рукой по волосам, продолжил, — А потом стало происходить что — то совсем непонятное… Когда я снова начинал слышать стоны, то начинал почему-то краснеть, у меня внутри все словно сжималось в комок, такой тягучий и мучительный. Я понял, что стал возбуждаться от этих звуков! Тогда я больше не пытался прислушиваться к тому, когда они закончат. Иногда я сбегал из дому сразу, как только это начиналось, а иногда ждал с нетерпением, чтобы… Я стал мастурбировать, Оксана! — Прорычал Максим, и тем самым напугав меня, он схватил меня за плечи и смотрел мне в глаза, и слова его полились с бесперебойной силой. — Я возбуждался от этих звуков, я был измотан и плохо понимал, что со мной происходит. Одновременно с этим во мне кипела такая ненависть к отцу! Я считал, что это он виноват в том, что со мной происходит. Я ненавидел в нем все, его отношение к жизни, его пьянки, ту грязь, что он разводил, ведь наш дом раньше был таким чистым! Я презирал его запах, перемешанный перегар с дешевым одеколоном, его вечную небритую морду и его мерзкий голос. Когда мне было четырнадцать, а может тринадцать, точно не уверен, я начал пропадать из дома на целые сутки. Я тогда нашел спортивную секцию и занимался до одури на тренажерах, старясь стать сильным, чтобы научиться давать отпор отцу… Впервые я смог остановить его побои, ты бы видела его лицо, когда я в первый раз сумел не дать ему избить себя. Это был мой самый главный триумф. Я стал смелее, я даже позволил себе запретить ему водить к нам своих собутыльников и своих подруг. И он меня испугался! — Максим закрывает глаза, наслаждаясь этим воспоминанием — Меня! Какого-то жалкого сосунка, который ничего не может, кроме как разводить мазню. Он испугался! Он стал тише, теперь пришел его черед прятаться. Это было победой, за которой последовала другая проблема, — он улыбнулся, обнажая свои белые зубы, и мне показалось, что это не просто улыбка, а оскал раненого зверя. — Мне вдруг стало не хватать чего-то. Сильно. Я был раздражителен, срывался на всех по пустякам. Знаешь, у меня появилась тогда девушка, она всячески тогда старалась меня успокоить, пыталась поддерживать, понимать, и тогда я предложил ей эксперимент. Я попросил ее уйти в другую комнату и сделать вид, что она стонет. Она смутилась, обозвала меня дураком и извращенцем, но потом все же попробовала… Сначала этого было достаточно, но быстро наскучило мне, я стал просить большего, чтобы она ласкала себя и стонала громче. Так продолжалась какое-то время, но в итоге девушка не выдержала и ушла. Я понял, что так просто мне с этим не справиться, что не смогу строить нормальные отношения. Тогда я стал цеплять случайных женщин в клубах и барах, я водил их домой и просил сделать мне приятное одолжение. Не поверишь, но многие соглашались! Мне даже стало казаться все это нормальным, пока… В общем, в гостинице «Ренессанс» у меня действительно есть номер. И туда я в самом деле водил женщин, чтобы они удовлетворяли себя прямо при мне. Иногда я присоединялся к этим женщинам, иногда это действовало на меня успокаивающе, и я даже делал какие — то зарисовки, наброски, так же как и когда подслушивал за отцом и его женщинами. Это было для меня чем-то вроде отвлечения от всего. Необходимым… Вот что для меня значит номер в отеле.
Максим снова замолчал, он смотрел мне в глаза и ждал, что я отвечу. Нужно было хоть что-то ему сказать, но я не знала что. Все это было ужасно и даже мерзко. Облизнув пересохшие губы, я выдавила из себя вопрос: