Эпилог
Раньше я боялась подпускать к себе людей слишком близко. Так часто они приносили мне разочарование. И только Максиму удалось пробить брешь в этой стене отчуждения, а затем и разломить ее окончательно. Нет, я не стала до конца открытой и доверчивой, но я поверила, что иногда люди, в самом деле, хотят меня понять, услышать мои истинные мысли. Я смогла так много сделать за эти месяцы, что просто удивительно. Стала более терпимой, перестала переживать за прошлое и легче стала смотреть в будущее. И все это, благодаря встрече с ним. Уверена, скажи я ему об этом, Максим возразил бы мне. Он сказал бы, что в этом целиком только моя заслуга. Но я так не считаю. Он многое дал мне, помимо своей любви и заботы. Но я рада, что тоже многое смогла ему дать. Он поверил в то, что его любят, искренне, без осуждений и сомнений. Каждый раз, когда я думаю о том, как этот сильный, такой смелый мужчина, вдруг стал таким неуверенным в себе, напуганным только от одной мысли потерять меня, мое сердце болезненно сжимается. Он тот человек, который сумел пройти через ад, еще когда был ребенком, и смог выжить. Максим не позволил тяготам судьбы поставить себя на колени, сделать из себя нелюдимого монстра, каким мог бы стать, видя перед собой наглядный пример отца. Он был прекрасным, любящим, но глубоко израненным в душе человеком. Его сила духа всегда будет вдохновлять меня. Единственной его слабой стороной оказалась я. Будь он чуточку слабее или неуверенней, я бы его потеряла. Максим мог закрыться от меня, только от одного страха увидеть осуждение в моих глазах. Признаться по совести, прошлая я так бы и поступила. Да, я знала, что поделиться со мной подобным прошлым, как самоудовлетворение во время звуков секса из родительской спальни, были для него равносильны признанием своей слабости. Но то, что он потакал своим желаниям, не отвернуло меня от него, скорее наоборот. Я счастлива, что он потом смог найти в странном занятии наблюдения за женщинами крупицу спокойствия. Но как любой другой человек, влюбленный без меры, на меня порой накатывало чувство жгучей ревности:
— Максим, та картина, возле которой мы познакомились. Она была написана с натуры?
— Нет, — Максим, крепко сжимавший мою руку, непонимающе посмотрел на меня. — Скорее собирательный образ. Почему ты вдруг спросила?
Стало неловко признаваться в своем стремлении выведать, кого Максим изображал на своих холстах до меня.
— Мне стало интересно, как много женщин ты изображал до меня.
— Живых, реальных ни одну.
— Правда? — стало тепло от его слов, и я крепче сжала его руку.
— Я сначала делаю эскизы, выбираю, что особенно приглянулось, затронуло: фигуру, волосы, движения. Затем получается единый образ, и я его воплощаю.
Щеки вспыхнули, я была так счастлива знать, что первым реальным человеком, которого изобразил Макс, была я.
— А куда мы идем? — спросила я, делая вид, что, в самом деле, в вопросе не было никакого скрытого интереса. Максим усмехнулся, казалось, он снова все понял. Интересно, он когда-нибудь перестанет так на меня действовать?
— Скоро увидишь, мы почти пришли.
— Было бы хорошо, — вздохнула я. Мне было приятно идти с Максимом за руку, но мы прошли уже так много, вышли за пределы набережной, на которую вместе приехали, и теперь взбирались на гору, и мои ноги уже совсем устали от непривычной долгой ходьбы. Максим вывел меня за поворот между деревьев и остановился.
— Пришли.
Мы оказались на вершине высокой горы, а прямо под ней простиралась длинная река. Оказавшись почти у самого обрыва, у меня захватило дух. Это был самый прекрасный вид, которой я когда — либо видела. Должно быть, мы обогнули весь пляж, чтобы оказаться здесь.
— Как ты нашел это место? Оно изумительно!
Я вглядывалась в темноту сгущающихся сумерек на набережную нашего города и видела яркие огоньки вдалеке, которые казались такими маленькими, словно волшебные разноцветные светлячки.