Ему было плохо. Очень… Влад стоял пошатываясь, как будто ноги и руки не хотели его слушаться… Но потом, видно, собрал всю волю в кулак, резко выпрямился, посмотрел на двоих «Невидимок» сверху вниз(он был на две головы выше Ива) и даже улыбнулся каким-то своим мыслям…
Эта вроде бы добродушная беспричинная улыбка обжигала, как огонь. В ней было что-то неправильное, противоестественное… что вот она значила? Странный букет из радости, наглости и чувства собственного могущества… Как будто все для него игра. Надоест послушно идти вперед под дулом автомата — спокойно убьет двух салаг и пойдет дальше. Уже свободный…
Что у него на уме? Что вообще может быть на уме у человека, которого ведут на слет «Невидимок»? В самый ад… Он не мог не знать о пыточных камерах, Арене и других развлечениях этого клана… Он знал. А может быть, уже успел испытать на своей шкуре, за такую-то длинную жизнь…
Либо он храбрец, либо псих, либо ему все равно…
Спокойно шагает впереди, уже почти четыре часа подряд, тащит за собой сани. И видно, что ему с болью дается каждый шаг… Почему он не удрал тогда еще, когда сам развязал руки? И тогда, когда Рон, забыв обо всем, лечила Ива?.. Мог ведь… Он ранен, вот почему. Знает, что раненый, без аптечки, оружия и жратвы он просто замерзнет. Не дойдет. А так у него есть шанс. Небольшой, но есть…
И все-таки не все тут так просто… Что-то не так…
Ив ускорил шаг и поравнялся с Владом, не забывая, впрочем, держать его на мушке.
— Ну, что? Говорить теперь не тянет? — съязвил он.
— Хах, — усмехнулся Влад, точно так же, как сам Ив когда-то. — Как боевые раны поживают?
— Хорошо, — довольно протянул Ив, — а ты, вижу, дохлый совсем…
— Дохлый? — задумчиво сказал Влад. — Ты автоматик-то положи и давай в рукопашную… тогда увидим, кто тут дохлый, а кто нет.
Ив долго ждал повода съездить «Грифу» по башке. Но замахнуться не успел — споткнулся об очень кстати подставленную ногу и растянулся на снегу.
Владу бы сейчас пнуть его пару раз по ребрам и пушку отобрать… но он этого делать не стал. Просто остановился и, присев на сани, с любопытством смотрел, как Ив пытается подняться. Да пошустрей ведь пытается, пошустрей… смешно…
— Чертов «Стервятник»! — выругался Ив. — Че расселся? Пошел!.. Ронка, не отставай! Ты где?..
Ив огляделся кругом в поисках сестры. «Вот наивный — спиной повернулся…» — безразлично пробурчал Влад, и не думавший вставать с саней.
— Рон!!! — позвал Ив, стараясь перекричать ветер. Похоже, парнишка начинал волноваться…
— Заткнись, — оборвал его Влад, — и может быть, услышишь…
Странно, но Ив действительно замер и прислушался… Сейчас он стал похож на охотничью собаку, увидевшую дичь.
Сначала было слышно только ветер. Он завывал между камней и изуродованных обломков боевых машин, скрипел приоткрытой дверью бункера, бесцельно гонял какой-то мусор по грязному истоптанному снегу… Это кладбище, да, по сути дела, большое кладбище… машин… людей. Скольких здесь закопали в снег после той битвы… и сколько их будет еще…
Ветер трепал клочок ткани на стволе разбитого танка.«…я там флюгер оставил… будешь ветер определять…».
Сначала было слышно только ветер…
По небу бежали солнечные трещинки. Не ярче звезд в довоенную ночь. Сейчас полдень. Так и хочется взять молоток и постучать по пепельному куполу, чтобы эти трещинки расползлись во всю длину. И чтобы был свет.
Чтобы был. Именно сейчас…
Его лицо смотрело вверх, в небо, застывшее, как стекляшка, все в снежном крошеве. Потухшие мертвые глаза, которые некому было закрыть…
Ланс.
Это ты тот маленький солдат, который умер легко и просто, не попытавшись даже убежать. И рука до сих пор сжимает руку сестры… Что же ты?.. как же так…
«…я настоящий. И очень тебя люблю. Всегда буду любить. Придет время, и мы будем вместе. Рано или поздно. Не говори ничего. Я тебя простил…»
Рон прикоснулась рукой к заледеневшей щеке Ланса. Холод пронзил пальцы, как сотни острых иголок. Рука, вернувшая жизнь шесть лет назад… и рука, принесшая смерть…
Небо… солнечные звездочки…
Рон закрыла лицо руками и разрыдалась, громко и беспомощно. Ее трясло, как в лихорадке, она задыхаясь, хватала этот душный холодный воздух, плакала… и ничего не могла с собой поделать. Все, что накопилось, не выплакалось, теперь лилось горячими слезами… Это был плач о Лансе, о Денисе, о себе… и об этом мире, равнодушном и холодном…