Коридоры и коридоры. Впору заблудиться, но ты здесь, как дома. Тебе не нужен свет, чтобы разобраться, куда идти.
Ты, взъерошенный и худенький человеческий детеныш. Ты умеешь смеяться и беззаботно играть в мире, который стоит того, чтоб взвыть от ужаса. Открытая, чистая душа. Маленькое горячее сердце. Светлый, по-детски свободный разум… Рон…
— Рони!
— Дедушка!
Да, это он. Старик с молодыми глазами. А детская память помнит яркие цвета: красно-зеленую хламиду с побрякушками, бисерные феньки на руках… синие глаза. Ярко-синие.
— Хорошо, что ты пришла, крошка, — он поднимает тебя легко, как перышко, и ласково прижимает к груди.
Он стоит, покачивается, даже начинает что-то напевать…
— Hа кухне мышка уронила банку.
Черная фишка, белка в колесе.
С силами собравшись, до зари поднявшись, и…
Старик замолкает, как будто пытается вспомнить следующую строчку…
— С песней северного ветра по шоссе, — терпеливо подсказывает маленькая Рон. Да, ты уже привыкла, что дедушка все время что-то забывает.
— Погоди-погоди, — произносит он скороговоркой и улыбается, — я ж забыл совсем! — ну вот, он опять что-то забыл:) — Я сейчас, подожди здесь, — он посадил тебя, Рон, на единственную во всем Храме табуретку и присел рядом на корточки. — Сейчас я вернусь. Я быстро. Мигом.
Ты сидела на табуретке, лениво болтая ножками, улыбалась, не совсем понимая, что происходит — уже уснула почти, и в голове до сих пор звучала дедушкина колыбельная…
И вдруг в душу, как ледяной ветер в распахнутую дверь, ворвался ужас.
— Деда, не уходи…
— Я ненадолго, Рони. Скоро вернусь…
— Нет, не уходи!
— Я сейчас, — он посмотрел на тебя умоляющим взглядом. — Я ведь опять забуду…
— Нет, не забудешь, не уходи, — потребовала ты.
— Ну, не капризничай. Я мигом. Туда и обратно. Смотри, что я сделал, — он запустил руку в карман(однин из десятков на своей хламиде), вытащил оттуда бережно сплетенную феньку из нежно-зеленого бисера, — это тебе, — и ловко завязал ее на твоем запястье, Рон.
Как он и ожидал, малышка забыла обо всем на свете, разглядывая во все глаза чудесно блестящую в свете керосиновой лампы вещичку…
Когда ты подняла глаза от переливчато блестящей вязи бусинок, то увидела, что никого рядом нет… только шаги слышны в коридоре…
Шаги… в коридоре… сейчас земля задрожит, как в лихорадке… и… дедушка…
Рон, помнишь, ты побежала, изо всех своих сил. Догнать, догнать неуловимые шаги…
Ты знала, видела, но не могла объяснить ничего, потому что в твоем детском языке не хватало слов…
— Деда!!! — в отчаянье закричала ты, слыша, как твой голос «взрослеет» за какой-то миг…
Этого не было. Никогда не было. Когда старик умер, Рон было двенадцать(почему-то подумалось: «…как Лансу…»), не была она никакой крошкой-малышкой. И вообще находилась наверху, в госпитале, когда земля задрожала… да, тогда еще пол провалился посередине, и вниз, в подвальную тьму попадали раненые… Но зеленая фенька… она была настоящей. И ее блеск никуда не делся со временем. Вот она — сияет зеленым пламенем, точно змейка, свернувшаяся колечком вокруг запястья…
…что это было? Сон — не сон? Забытье?..
Что?!! ЗАЧЕМ?!! Зачем…
57
Влад толком не понимал, какого черта он сунулся в эти подземелья? Устраиваться тут на ночлег он не собирался — лучше уж вздремнуть в дымном и вонючем госпитале, чем здесь. Ну дык чего он тут забыл? Шел к выходу, на свежем воздухе постоять… да, было такое. Увидел Рон. Замахнулась на Сандру своим смешным кулачком, но остановила удар на полпути… и побежала прочь, закрыв лицо руками. Больше он ее не видел.
Но на свежий воздух почему-то не пошел. Так, выглянул, позыркал по сторонам и вернулся назад. В подвал потянуло… ну и зачем? Тут холодно, темно, и крысаками воняет…
Так и бродил туда-сюда по гнилым коридорам, гремя ботами по плитам и трубам, удивлялся сам себе…
Свернул налево. Остановился. Устало выдохнул и прислонился к стене, с которой от такого обращения посыпалась старая штукатурка…
Ему было смешно. Горький такой смех, беззвучный, от которого трясешься только… И ощущение такое, что не пришел, а ПРИВЕЛИ!..
— Hа кухне мышка уронила банку.
Спит моя малышка, ей сейчас теплей.
Поистерлись струны хипповской коммуны, но
Сохранилась песня Земляничных полей.