Нерон созвал ближайших советников. Молча сидели они, не зная, на что решиться. Наконец Сенека отважился и задал Бурру прямой вопрос: «Твои солдаты выполнят этот приказ?» Бурр ответил отрицательно — преторианцы преданы всему императорскому дому, да и жива еще память о благородном Германике, отце Агриппины.
Вдруг доложили, что прибыл посланец от Агриппины, ее вольноотпущенник Агерин с добрыми вестями: благодаря милости богов его госпожа счастливо спаслась и просит сына не беспокоиться за ее здоровье, теперь она нуждается лишь в отдыхе после пережитого. А что еще оставалось Агриппине? Только сделать вид, что она ни о чем не догадывается. Прежде чем посланец закончил сообщение, послышался стук металла о пол, и у ног Агерина упал кинжал. Ворвалась стража, ничего не понимающего Агерина схватили, как подосланного Агриппиной убийцу. Кинжал подбросил сам Нерон.
Решено было, что дело должен довести до конца Аникет, командующий миценским флотом, который так бездарно организовал покушение на корабле — пусть теперь исправляет свою ошибку. Он и его люди застали Агриппину лежащей в постели в спальне своей виллы. Когда три офицера ворвались в комнату, Агриппина приподнялась на ложе и спокойно произнесла: «Если вы пришли узнать, как я себя чувствую, скажите цезарю, что уже лучше. Если же вы пришли за другим, то я не верю, что это приказ моего сына. Он не может быть убийцей матери!»
Оказалось, может. Агриппине нанесли несколько смертельных ран, а труп ее слуги сожгли еще той же ночью.
До утра цезарь не сомкнул глаз. Он метался, обуреваемый страхом, — что будет, когда народ, сенат, армия узнают о свершенном злодеянии? От него все отвернутся, он умрет отверженный и всеми осуждаемый.
Но вот, наконец, пришел рассвет, а с ним и первые отклики на свершившееся — поздравления! Сначала от офицеров и солдат. Потом от жителей близлежащих городков и местечек. А вскоре и из Рима прибыли официальные делегации от сената и сановников. Все радовались, что обожаемый цезарь счастливо избежал опасности, и покушение, задуманное преступной матерью, не удалось. Ибо такова была официальная версия происшествия, в которую, разумеется, никто не верил, но все делали вид, что верят. По всей стране приносились благодарственные жертвы богам, а возвращение в Рим чудом спасшегося императора стало чуть ли не его триумфом — так восторженно встречал его весь город.
Безграничная трусость подданных позволила Нерону уяснить простую истину — власть вознесла его высоко над добром и злом.
Таким образом, соучастниками страшного злодеяния стали все подданные императора, и над всеми нависла угроза возмездия. Им стал сам Нерон.
Поначалу Нерон еще не был уверен в том, как его встретит Рим, и медлил с возвращением, странствуя по городам Кампании. Когда же он отважился, наконец, вернуться в столицу, весь город вышел ему навстречу — сенаторы и патриции в торжественных одеждах, празднично принаряженные горожане. Отдельными рядами выстроились женщины и дети. Чудом избежавший смерти император принимал поздравления благосклонно, но лицо его выражало глубочайшую скорбь; императору причинила страдание и смерть матери, и ее козни.
Первым делом цезарь направился на Капитолий, где в храме Юпитера принес благодарственную жертву за чудесное спасение. А ведь все, начиная с сенаторов и кончая последним поденщиком, знали, что приветствуют преступника, совершившего особенно гнусное преступление. Об этом, не скрываясь, говорили в народе и не боялись доносчиков, ибо никто не осмелился бы дать ход делу, которое грозило гибелью не только подсудимому, но и обвинителям, и самим судьям. Воздавая почести преступнику и принимая участие в массовом разыгрывании комедии, римляне тем самым расписывались как в своей беспредельной трусости, так и в собственной недальновидности. Впрочем, не они первые, не они последние. Сколько в истории человечества было случаев, когда и мелкие людишки, и крупные личности, и маленькие народности, и крупные нации возносили хвалу убийцам и умиленно целовали окровавленные лапы палачей!
Вся страна радостно принимала участие в многочисленных празднествах и увеселениях, устраиваемых, опять же, по случаю чудесного спасения обожаемого императора. Народ набросился на бесплатное угощение и вино, в толпу швыряли деньги, подарки и лотерейные билеты, знатные римляне выступали в играх в качестве возничих, атлетов, актеров.
И хотя Рим и Италия еще долгое время находились под впечатлением страшных событий той мартовской ночи (население провинций восприняло их с гораздо меньшим интересом, а многие и вовсе не знали о них), дела в империи шли своим чередом. Механизм государственной власти стал функционировать, пожалуй, еще более слаженно, ибо руководившие им Бурр и Сенека могли теперь действовать более спокойно и целесообразно, без оглядки на Агриппину и интриги ее сторонников.
Сам же цезарь теперь занимался политикой еще меньше, чем раньше. Наконец-то он мог дать полную волю своим артистическим склонностям, которые раньше ему приходилось скрывать от матери! Теперь уже никто не мешал ему публично демонстрировать свои таланты: играть на лютне, петь, управлять колесницей. Правда, Рим не Греция, где герои и цари сражались на колесницах и состязались в пении и игре на лютне, здесь такие занятия считались неприличными для политических деятелей, но с Нероном было трудно спорить, и опекуны уступили. Единственное ограничение заключалось в том, что выступать он мог в своем личном цирке (ранее это был цирк Калигулы), выстроенном на Ватиканских болотах, за Тибром, там, где теперь возвышается собор Святого Петра. По приказу Калигулы в свое время сюда был доставлен из Египта обелиск, который и в наши дни высится посреди соборной площади, окруженной колоннадой.
Осенью 59 года Нерон впервые сбрил юношескую бородку. Означало это, что он становится juvenis и вступает в ряды молодых мужчин. «Сбрасывание бороды» отмечалось в Риме как веселый семейный праздник. В ознаменование сбрасывания императорской бороды Нерон учредил Ювеналии — праздник молодости: выступления артистов, бои гладиаторов, состязания спортсменов и проч. В своем цирке за Тибром он сам выступал в роли певца, скромно соблюдая все требования, обязательные для профессиональных певцов. Публика была в восторге от пения Нерона и в упоении скандировала: «Цезарь великолепен! Цезарь — Аполлон!» Впоследствии Ювеналии повторялись еще несколько раз, да и другие императоры, случалось, возрождали их. В наше время Ювеналии стали праздником студентов, но кто сейчас помнит, кем были они учреждены?
И вот прошли первые пять лет правления Нерона. Для Рима и провинций они были в общем благоприятными. Экономика развивалась успешно, административная машина действовала четко, законность была в почете. На пороге второго пятилетия своего царствования, в 60 году, Нерон устроил новые игры, наподобие Олимпийских, и назвал их Нерониями. Они должны были повторяться каждые пять лет и во многом напоминали прославленные Олимпиады, которые Нерон старался во всей полноте пересадить из любимой Греции на римскую почву. Неронии тоже заключались в состязаниях по трем дисциплинам — музыке, атлетике, гонкам на колесницах, однако в Нерониях упор делался на состязания певцов, музыкантов и ораторов.
Отмечались Неронии пышно, продолжались подряд несколько дней и ночей при обильной иллюминации, в их честь отчеканили специальные монеты, для народа устраивались богатые угощения. А народ был недоволен — что это за игры без сражений гладиаторов, без боя диких зверей, когда рекою льется кровь людей и животных? Как жаль, что, по слухам, цезарь не выносит вида крови… А какие раньше были зрелища! И раненых гладиаторов позволялось добивать…
Не одобрялись также состязания по атлетике: чрезмерное профессиональное увлечение этим видом спорта, по примеру греков, римлянам представлялось недостойным культурного человека.
На Нерониях в Риме впервые были введены публичные музыкальные и литературные конкурсы с награждением авторов и исполнителей. В Греции такие конкурсы издавна были составной частью многих игр, для римлян же казалось диким столь высоко оценивать поэзию, песню, декламацию, ораторское искусство — ведь все они плод отдохновения, бездельного досуга, недостойного истинного гражданина Рима. Понадобился авторитет власти императора и его личное участие, чтобы поднять престиж этих дисциплин. И хотя Неронии повторились лишь один раз, в 65 году, они положили начало подхваченной в будущем хорошей традиции — награждать официальными премиями за успехи в области художественного творчества.