Следует признать, что Юлиан в общем был человек достойный и имел немало заслуг перед римлянами. Уроженец Медиолана (современный Милан), он не принадлежал к высшей знати, но в числе его предков было несколько известных имен, хотя бы Сальвий Юлиан, известный юрист при императоре Адриане. Состояли они и в каком-то родстве с матерью Марка Аврелия, поскольку Юлиан воспитывался в ее доме. Это знакомство очень помогло молодому человеку в его жизненной карьере, мать Марка Аврелия и сам цезарь назначали его на хорошие должности и даже сделали позже сенатором. Начинал же он с небольших должностей при наместниках в Африке и Греции. Затем возглавлял XXII легион на Рейне, добыв победу в сражении с германским народом хаттами. Впоследствии несколько лет неплохо управлял провинцией Бельгика, разгромив нападение местных племен. Именно за эти заслуги он получил в 175 году свое первое звание консула. Затем поочередно был наместником Далмации, где усмирил горцев, и Нижней Германии на Рейне. Наконец, его назначили на высокую должность префекта алиментарных фондов в Риме. Это уже случилось при Коммоде. Тогда Юлиану пришлось пережить нелегкие времена: какой-то солдат донес на него, якобы Юлиан замешан в политическом заговоре. Однако император, обычно подозрительный и скорый на расправу, пришел к выводу, что обвиняют невиновного, и приказал казнить доносчика. Возможно, желая прийти в себя, Юлиан после этого на какое-то время удалился к себе в Медиолан. Вскоре, однако, ему пришлось опять появиться на политической сцене, поскольку его назначили сначала наместником Понта и Битинии, в Малой Азии, а затем Африки.
Из этой краткой биографической справки относительно заслуг (римляне называли ее cursus bonorum) Юлиана можно сделать вывод, что Юлиан считался щепетильным администратором и хорошим полководцем. Его биография во многом напоминала жизненный путь Пертинакса. Оба они выходцы из северных регионов полуострова, оба не принадлежали к потомкам аристократических римских родов, оба относятся к одному поколению. Политическую жизнь они начали при Антонине Пии, а при Марке Аврелии уже занимали высокие государственные посты. Оба хорошо справлялись со своими обязанностями, приобрели большой жизненный опыт и немалые состояния. Характеры их, тем не менее, были различны. Пертинакса можно причислить к людям, мягко выражаясь, экономным, он во всем следовал традиции и всегда оставался верным древнеримским идеалам. Юлиан отличался характером импульсивным, может быть, слишком энергичным, особенно когда речь шла об увеличении собственного капитала. Юлиан очень любил веселый образ жизни. Впрочем, по прошествии стольких веков трудно сделать какие-то объективные выводы об этих двух государственных деятелях. Кассий Дион, знавший Юлиана лично, не скрывает своей неприязни к нему.
А теперь вернемся, можно сказать, к апофеозу события, с которого следует начать очерк о Дидии Юлиане. Такого Древний Рим еще никогда не видел. Впервые речь шла о продаже власти. Продавалась империя!
Этот исторический спектакль разыгрался на полном серьезе, когда два претендента на императорский трон оказались одновременно в одном и том же месте — в казармах императорских гвардейцев, от чьего решения зависело, кому из них быть императором. Флавий Сульпициан находился внутри казарм, Дидий Юлиан — у их ворот. Если оба претендента — люди достойные, одинаково заслуженные, почти одного возраста, то чем могут руководствоваться преторианцы, избирая одного из них? Преторианцы поступили логично, с их точки зрения: империю отдадут тому, кто вознаградит их более крупной одноразовой дарственной суммой, donativum. И начался аукцион, которого история не знала до этих дней. Он развертывался в ошеломляющем темпе. Называлась сумма, далее, по законам торгов, вопрос: кто больше, — опять короткая пауза, и новая сумма. Технически дело обстояло так: Сульпициан в казарме называл свою цену, несколько посредников со всех ног мчались к Юлиану, сообщая ему названную цифру, тот выдвигал встречное предложение. Поначалу вроде бы преимущество было за Сульпицианом: он был префектом Рима, находился в окружении гвардейцев и непосредственно общался с ними, он назвал первую сумму, причем немалую — 20 000 сестерциев на голову. Недостатком Флавия, по мнению преторианцев, был тот факт, что он приходился зятем ими же убитому императору, а ну как примется мстить? Сторонники его соперника всячески экспонировали это обстоятельство. Но тут его соперника Юлиана с помощью веревок втащили на стену, окружающую казармы, и тот наконец смог сам выкрикнуть сумму — он не стал мелочиться и с ходу пообещал по 25 000 сестерциев каждому преторианцу. Это решило дело. Оглушительными криками приветствовали нового императора, принесли присягу в верном служении, а он в свою очередь пообещал восстановить поверженные статуи Коммода и не преследовать своего соперника. И обещание сдержал.
Смеркалось, шел к концу знаменательный день 28 марта. Новый цезарь отправился из преторианских казарм на Форум и к зданию сената. Обставлено шествие было весьма торжественно: преторианцы, в походной форме при полном вооружении, шли плотными шеренгами, неся боевых орлов, словно отправлялись на войну, то и дело громогласно провозглашая здравицы в честь нового императора, не забывая добавлять к его именам и имя своего любимого Коммода. Все, вместе взятое, произвело впечатление на римлян и сенаторов. Но предоставим слово Кассию Диону:
Мы, сенаторы, уже давно разошлись по домам и теперь каждый по отдельности узнавали о том, как разворачиваются события. Больше всех были напуганы те, кто в чем-то помог Пертинаксу или чем-то не угодил Юлиану. Я входил в их число, ведь Пертинакс ценил меня и даже назначил претором, а будучи защитником в целом ряде юридических процессов, я осуждал нечестные поступки Юлиана. И все же мы решили, что неразумно было бы оставаться дома, дабы не вызвать неудовольствия нового правителя. Поэтому, невзирая на позднее время, хотя мы уже поужинали и приняли вечернюю ванну, вышли из дома и, с трудом продираясь сквозь толпу всяческого сброда и военных, добрались до здания заседаний. Здесь мы выслушали речь Юлиана, в которой были и такие слова:
«Я ведь вижу — вам нужен правитель, а мне руководить вами пристало более, чем кому-либо другому. Мне ничего не стоит перечислить все свои достоинства, дающие на это право, но нет необходимости, вы и без того не понаслышке знаете о них. Вот почему я привел сюда не так уж много солдат, чтобы они подтвердили свое решение».
А пока он это говорил, всё новые когорты преторианцев окружали здание сената, да и в самом зале заседаний прибывало солдат.
Принято было нужное решение. Юлиан стал императором по воле армии, сената и народа. И только тогда новый цезарь отправился во дворец, который еще несколько часов назад принадлежал Пертинаксу. Кассий Дион утверждает, что новый властитель застал там уже приготовленный ему ужин. По мнению нового цезаря, этот ужин оказался слишком скромным и недостойным главы империи, поэтому Юлиан повелел немедленно раздобыть самые роскошные блюда и принялся пировать, после чего занялся игрой в кости и развлекался выступлением знаменитого танцовщика Пилада, хотя труп Пертинакса все еще находился во дворце.
Однако в нашем распоряжении имеется и другое свидетельство современника о том, как вел себя Юлиан в первые часы после своего воцарения, прямо противоположное первому. Вот фрагмент из книги «Писатели истории императоров»: