В письме к сенату Макрин сообщал, что армия провозгласила его императором, клялся, что при его правлении в стране будут царить порядок и спокойствие, не прольется ни капли крови римского гражданина, что он ничего не предпримет без согласия сената, а также его боевых друзей, командиров и советников. Править должен не цезарь, а действительно лучшие люди империи. В этом послании Макрин позволил себе даже иронически отозваться о своих предшественниках — цезарях из аристократических родов, которые не относились к простому люду с должным уважением.
И все же в этом письме, переполненном высоких слов и благородных обещаний, автор счел нужным подписаться всеми титулами, без которых цезарь не был бы цезарем, хотя формально сенат еще не присвоил ему этих титулов. Разумеется, они поспешили это сделать и присвоили множество еще и других почетных званий. Макрин принял их все, за исключением «почетного возницы колесниц», которым верноподданные сенаторы собирались почтить начало его правления по прибытии в Рим.
Девятнадцатилетний сын Макрина, Диадумениан, находящийся вместе с отцом в армии на Востоке, был также объявлен солдатами цезарем, что, разумеется, подтвердил сенат, добавив юноше звание патриция и предводителя молодежи. Таким образом, Макрин закладывал основы собственной династии уже в первые дни своего царствования, назначив наследника. Он же дал сыну фамилию Антонин, которую официально носил Каракалла, а также другие великие цезари II века — Антонин Пий и Марк Аврелий. Тем самым Макрин подчеркивал преемственность с великими римскими традициями и одновременно привлекал на свою сторону солдат, столь привязанных к своему благодетелю Каракалле.
По этой же причине Макрин в своем письме сенаторам не стал открыто осуждать своего предшественника, но и не намекал о своем желании причислить того к сонму богов, поскольку тем самым мог бы вызвать недовольство и сенаторов, и жителей Рима.
Весьма любопытно проходило заседание сената, на котором зачитывалось это послание нового императора. Многие из сенаторов наперебой критиковали Каракаллу и его правление. Они называли десятки его невинных жертв, подчеркивали жестокость предыдущего цезаря, требовали отмены игрищ в день его рождения, а также свержения и переплавки золотых и серебряных памятников Каракалле. И все же ни один из сенаторов не осмелился объявить Каракаллу врагом народа, что повлекло бы за собой предусмотренные законом последствия — речь о вычеркивании имени этого цезаря из официальных документов. Сенаторы имели все основания опасаться реакции на такой законодательный акт подразделений преторианцев, в том числе тех, что размещались в столице. Некоторые из сенаторов осмеливались взамен этого особо почтить убийцу Каракаллы Марциалиса, подчеркнув его заслуги. Вот такая складывалась интересная ситуация. И новый император, и сенаторы, ненавидевшие Каракаллу, в своих выступлениях проявляли известную сдержанность, доходя как бы до невидимой границы и не решаясь ее преступить, словно их удерживала какая-то невидимая сила. Сила, конечно же, была самая что ни на есть конкретная — мечи обожавших Каракаллу. Каракалла уже давно был мертв, а оказывалось — продолжал оставаться среди живущих. Прах Каракаллы наконец привезли в Рим (кремацию произвели в Сирии). Урну с прахом некогда всесильного императора тайно, под покровом ночной темноты, провезли в мавзолей Адриана и поместили рядом с урнами Септимия Севера и других цезарей.
Вскоре скончалась и мать Каракаллы, Юлия Домна, успев, однако, причинить до своей смерти немало неприятностей Макрину. Известие о гибели сына застало ее в Антиохии. В первую минуту горя и отчаяния она чуть не покончила с собой, но смогла лишь легко ранить себя в грудь. Рана оказалась неопасной. Тогда императрица объявила голодовку. Она искренне оплакивала сына, хотя при жизни он причинял ей много горя. И опять же злые языки такое отчаяние матери приписывали горю не от потери сына, а от утраты своего влияния, что неизбежно последовало с его смертью. Теперь Юлия Домна больше не имела власти императрицы, что было невыносимо для женщины с такими, как у нее, амбициями. Будучи в течение многих лет женой и матерью императоров, она вдруг становилась никем. Не для нее тихая, спокойная жизнь богатой женщины без той власти, которой она обладала, без дворцов и драгоценностей, без придворной стражи и всяческих придворных церемониалов. Впрочем, Макрин не изменил ничего в статусе Юлии Домны, чего так боялась эта гордая женщина. Он оставил ей титул императрицы, и так она всеми и воспринималась. По-прежнему она проживала в роскошном дворце, охрана ее состояла из преторианцев. Она же ничего этого не оценила, напротив, возненавидела Макрина и принялась плести интриги против него. Предполагалось всякое, но факты до нас дошли следующие. Юлия Домна не ответила на соболезнование в письме Макрина, подбивала солдат своей стражи устроить на него покушение, желая — как считают некоторые авторы — единолично править, хотя в Риме никогда до этого не было так, чтобы женщина правила явно и вся власть была сосредоточена в ее руках.
Макрин отреагировал на происки заносчивой женщины решительно, но сдержанно: повелел ей покинуть дворец в Антиохии и выбрать себе для жительства другое место, которое ей по вкусу, но теперь она станет обычной благородной гражданкой безо всяких императорских почестей. Домна тяжело переживала это и очень скоро умерла. Некоторые утверждали — от голода, другие — от рака груди. Говорили, она давно страдала от этой болезни, возможно, упомянутая неопасная рана приблизила конец. Так закончилась жизнь умной и талантливой женщины, дочери жреца из маленького сирийского городка, волею судьбы вознесенной на самые вершины власти, богатства и почитания, но лишь для того, чтобы испытать несчастья и безграничную боль. Ей пришлось вытерпеть множество унижений, когда при дворе ее мужа императора Септимия Севера самым главным человеком сделался префект Плаутиан. Многие годы пребывая рядом со стареющим и ослабевающим от болезней мужем, она вынуждена была наблюдать возрастающую ненависть друг к другу двух ее сыновей. Эта ненависть привела в конце концов к тому, что Гета был убит офицерами Каракаллы буквально в ее объятиях, а ей самой запрещено было даже предаться горю. Затем ей суждено было стать свидетельницей кровавого правления сына. Правда, в тот период она стала главным лицом в государстве, чье слово было решающим, поскольку Каракаллу интересовали лишь войны и развлечения, а также обозная жизнь легионов. Но со смертью сына рухнул весь мир матери-императрицы. У Юлии Домны больше не осталось никого на свете.
Первые действия Макрина в роли государя были разумными и справедливыми. Он амнистировал лиц, осужденных за оскорбление императорского величества, и запретил вести впредь такие процессы. Восстановил прежний размер удвоенного Каракаллой налога за выкуп из рабства, за наследство и некоторые другие. Зато кадровая политика нового цезаря подвергалась критике. Утверждали, что он ставит на ответственные должности недостойных и нерасторопных людей, например, сенаторов возмутило то, что Адвент был направлен в столицу сразу на сенаторскую должность и назначен префектом Рима, хотя не прошел всех положенных до этого ступеней служебной лестницы и ни разу не был консулом. Макрину, однако, надо было вознаградить человека, так благородно отказавшегося от власти, что дало возможность Макрину без помех стать цезарем. Наверняка и другие высокие назначения имели столь же веские основания.