В Александрии все выражали свое преклонение перед Ипатией, которую называли красавицей-философом. Весь город единодушно приветствовал ее ученые речи, исходившие из уст грации. Ее безупречная нравственность и строгая добродетель вызывали благоговение у людей, которых влюбленность могла толкнуть на легкомысленный шаг. Одним словом, эта прелестная женщина пользовалась всеобщей любовью и уважением. В частности, ее ценил префект Орест, который, зная ее образованность и прямоту, охотно совещался с нею по наиболее важным делам.
Столько прекрасных качеств Ипатии не замедлили вызвать зависть в низкой и жестокой душе Кирилла. Этот святой и сам претендовал-без достаточного основания-на красноречие и знания. Его тщеславие доходило до того, что он нанимал клакеров, чтобы аплодировать ему при публичных выступлениях. Говорят, что, проходя однажды мимо дома Ипатии, он почувствовал досаду, видя ее окруженной толпой людей, явившихся послушать ее, и с этого момента он замыслил ее гибель.
Во всяком случае, связи Ореста с Ипатией было достаточно, чтобы сделать прелестную девушку ненавистной патриарху и его клиру. Ее заподозрили в том, что она чинила препятствия примирению Кирилла с префектом. В результате несколько фанатиков, под предводительством чтеца по имени Петр, стали искать случая ее убить. Они подстерегли ее, когда она возвращалась с визита, сорвали ее с носилок, втащили в церковь, раздели донага и убили ударами черепицы, после этого они изрезали ее на куски и окровавленные останки отнесли в место, именуемое Кинарон, где святоши превратили их в пепел.
Подобное преступление казалось бы невероятным, если бы оно не было засвидетельствовано историками того времени. Сократ, правда, называет среди убийц только чтеца Петра, но Никифор Грегорас ясно говорит, что фанатики, предводительствуемые Петром, были кирилловскими попами, ненавидевшими Ипатию за влияние которым она пользовалась у Ореста, и приписывавшими ей разлад, существовавший между префектом и прелатом. Историк прибавляет, что бешеные монахи для выполнения своего гнусного заговора выбрали день торжественного поста. Если к этому присоединить, что это ужасное злодеяние совершено в церкви, то можно себе представить, каковы были нравы древних церковников и какую мораль мог им проповедовать пастырь вроде Кирилла.
Так прекрасная, ученая, добродетельная Ипатия стала жертвой бешенства попа.
Бесполезно входить в рассуждения о поступке, способном вызвать негодование у всякого человека, в котором набожность не успела окончательно заглушить голос природы. Удовлетворимся констатированием факта, что Кирилл и его сообщники остались безнаказанными. Император оказался бессильным наказать попа-убийцу и мятежника. А церковь не постыдилась причислить этого преступника к лику святых.
Что же совершило это чудовище, чтобы заслужить честь быть обожествленным? Он был очень ортодоксален, с обычной яростью боролся против взглядов Нестория и интригами добился низложения этого патриарха, который был лучше его. Особенно обессмертил себя святой в церковных святцах опровержением громовой речи Юлиана против христиан. О ней нам известно лишь то, что Кириллу угодно было из нее сохранить. Он отвечает на нее весьма слабо, ограничиваясь одной лишь декламацией. Речь Юлиана в той части, которая до нас дошла, представляет собой вечный памятник, воздвигнутый на посрамление религии и отвратительной морали христиан.
Всякий здравомыслящий человек или желающий открыть свои глаза, чтобы видеть, без труда признает справедливость обвинении императора, когда он, обращаясь к фанатичным, яростным христианам, говорит им: узнайте, галилеяне, насколько наши законы лучше ваших.
Наши законодатели и мудрецы предписывают нам подражать по возможности богам, они для этого советуют нам созерцать и изучать природу вещей. Такое созерцание, углубление в тайники собственной души, дает возможность приобрести добродетели, приближающие и в некотором роде уподобляющие нас богу. А у евреев чему учит подражание богу? Оно учит предаваться ярости, жестокости, ненависти, ревности и пр.
Далее Юлиан сравнивает языческих философов с еврейскими пророками и мудрецами. Он сравнивает также счастье евреев, покровительствуемых Иеговой, со счастьем языческих народов. Затем, упрекая христиан за жестокость и нескончаемые споры, он говорит: вы убиваете христиан, которых вы называете еретиками, за то, что они придерживаются взглядов, несколько отличных от других, насчет еврея, казненного евреями. Вы унаследовали от этих евреев только их злобу и безумие. С вами произошло то же, что бывает с пиявками: вы извлекли испорченную кровь и оставили более чистую.
Предоставляем читателю судить, обоснованны ли эти обвинения или нет и что мог на это ответить богослов типа Кирилла.
К счастью для рода человеческого, такие чудовища редки на земле, хотя в церкви они часты. Есть святые учители, которые, хотя сами не позволили себе совершать такие преступления, как Кирилл, но побудили других совершить не менее возмутительные злодеяния и еще в более широком масштабе. Сколько преступлений породил, например, святой Августин своими отвратительными правилами насчет нетерпимости! Этот фанатик, которого очень многие христиане считают величайшим светочем церкви, вначале проповедовал кротость и снисходительность в религиозных вопросах, но вскоре он заговорил другим языком. Став главой партии, он немедленно усвоил дух преследования, представляющий собой сущность христианства. Он дошел до утверждения, что все имущество нечестивцев по праву принадлежит проповедникам. Сколько злодеяний совершено на основании этого иудейского принципа, воспринятого христианами! Ведь согласно этому отвратительному принципу все церкви в мире могут стать добычей разбойников, которые признают, что только они праведники, а все прочие - нет. Очевидно, на основании этой адской морали набожные крестоносцы завладели святой землей, а набожные испанцы накладывают на всю Америку ужасное иго.
Августин стал глашатаем гонений против тех самых донатистов, которым он незадолго до этого в столь патетической форме и столь правдиво расписывал, как несправедливо, по его мнению, гонение на них. Так наши святые отцы меняют свои взгляды в зависимости от своих личных интересов или интересов группировки, к которой они примкнули. Можно ли обосновывать какую бы то ни было нравственность на принципах подобных наставников, если их наставления со временем меняются, а их сочинения полны взаимоуничтожающих указаний? Августин был, по видимому, автором ужасной теории, безжалостно осуждающей детей, умерших без крещения. - Святой Григорий Назианский отводил им "промежуточное" место. Нельзя назвать порядочным отношение святого Августина к священным узам брака. Для оправдания Сарры, которая, видя свое бесплодие, дала Аврааму свою рабыню Агарь в наложницы, наш богослов утверждает, что жена может уступать свои права другим. Правило это очень выгодно для "удобных" мужей: мы видели выше, как Авраам с успехом применил его во время своего путешествия ко дворцу царя Египта и царя Герара.
Будучи столь снисходителен в вопросе о прелюбодеянии, наш богослов весьма строг в других вопросах. Относительно лжи, например, он проповедует такие правила, что, если бы им следовали буквально, они явно привели бы к гибели общества. В самом деле, как расценивать такого рода суждения этого святого: "Если бы всему роду человеческому грозило истребление и его можно было бы спасти при помощи лжи, то надо было бы отказаться произнести ложь и дать человечеству погибнуть;
если посредством лжи можно помешать одному или нескольким людям согрешить, то лучше дать им согрешить, чем солгать; даже если, солгавши, можно спасти ближнего от вечного осуждения, то лучше даже ему погибнуть, чем спасти его ценой неправды".
Но, несмотря на ненависть ко лжи, которую святой Августин обнаруживает в таких нелепых правилах, надо обладать исключительно прочной, испытанной верой, чтобы не заподозрить довольно часто нашего святого в самой бессовестной лжи. Он лжет просто для своего удовольствия или из детского желания рассказать о чудесных вещах. В самом деле, у нас создается очень невыгодное представление о правдивости отца церкви, когда он в проповеди, обращенной к братьям в пустыне, говорит, что видел в Эфиопии людей без головы, у которых глаза помещались посреди живота. Святой Августин прибавляет, что эти люди имели даже священников из своей среды, притом настолько добродетельных, что, будучи женаты, приближались к женам только раз в год. Этих людей Августин видел, надо полагать, у Плиния, Помпония Мелы или Авла Геллия, которые называют их акефалами, то есть безголовыми. Только люди этого вида могут поверить в рассказ Августина. Не больше доверия заслуживает его сообщение, когда он осмеливается утверждать, будто в его время были женщины, которые посредством известных мазей могли превращать людей в коней или кобыл и пользоваться ими для перевозки тяжестей.