У низложенного монарха осталось всего несколько провинций на юге Англии. Что касается Дунстана, то в награду за свои "высокие подвиги" он был назначен последовательно епископом ворчестерским, затем лондонским и, наконец, по протекции Эдгара он стал архиепископом кентерберийским в ущерб некоему Бритгельму, законно избранному на этот пост.
Папа, целям которого наш святой тогда содействовал, ревностно трудясь над введением в Англии безбрачия духовенства, не чинил ему никаких затруднений в замятии этого выдающегося поста. Тогда Дунстан, сам бывший монахом, опираясь на авторитет папы, сделавшего его своим легатом, и пользуясь поддержкой короля, обязанного ему короной, стал усиленно хлопотать о том, чтобы лишить светских священников их бенефиций и обогатить за этот счет монахов. Одним словом, он стал полновластным господином королевства, которым он управлял тираническим образом. Хотя он проявил такую строгость в вопросе о браке Эдви, он, однако, простил брак Эдгара, подло убившего одного придворного сеньора, чтобы жениться на его жене. Святые часто имеют, таким образом, два веса и две меры.
После смерти Эдгара Дунстан самовольно короновал Эдуарда третьего. Знать королевства высказалась в пользу Этельреда, но на стороне прелата были монахи и чернь. Когда впоследствии Этельред тем не менее стал королем, могущество нашего святого померкло и он умер от огорчения в 990 г.
Второй из этих "героев"-знаменитый Фома Бекет, более известный в церкви под именем святого Фомы Кентерберийского, архиепископа и мученика. Этот святой, вознесенный Генрихом вторым на пост канцлера Англии, долго жил при дворе короля, питавшего к нему большую дружбу. В то время у нашего святого были все манеры царедворца, и он даже выделялся весьма скандальной роскошью. Но, добившись путем интриг избрания на должность архиепископа и примаса Англии, он решительно переменил свой образ жизни. Он начал с того, что отказался от поста канцлера. Он сократил свои экипажи, охотничьих собак и свиту. Наконец, чтобы завоевать уважение народа, он стал демонстрировать величайшую строгость поведения. Но под внешним умерщвлением плоти он скрывал чрезвычайное честолюбие и несноснейшее высокомерие.
В эпоху Генриха второго церковники, огородив себя против гражданских законов иммунитетами, предались без всякого стыда самому необузданному распутству; гражданские власти не смели наказывать их преступные действия. В течение царствования этого короля насчитывали больше ста убийств, безнаказанно совершенных членами духовного сословия. Когда Генрих захотел положить предел этим эксцессам, он натолкнулся на сопротивление нашего святого прелата, заявившего, что совесть ему не позволяет согласиться на то, чтобы гражданская юстиция разбирала поведение священников и чтобы их можно было приговаривать к смертной казни, как прочих людей. Ничто не могло сломить упорства святого. Раздраженный его несправедливостью и наглым упрямством, король предложил ему дать отчет в делах управления. Но Фома, по примеру Дунстана, отказался повиноваться. В конце концов, обвиненный в клятвопреступлении, неповиновении и оскорблении величества, он бежал во Францию, где король, рассчитывая повредить этим Генриху, в своей неразумной политике предоставил убежище мятежнику, действия которого затрагивали интересы всех государей. Однако все эти недоразумения уладились. Фома вернулся в свою страну, но лишь затем, чтобы вызвать новые смуты. Гордый покровительством папы помогавшего его недостойным мероприятиям, наш герои не переставал давать чувствовать королю и его сторонникам силу своего высокомерного и мятежного характера. Раздраженный и доведенный почти до отчаяния наглостью неблагодарного, издевавшегося над верховной властью, Генрих в порыве несдержанности проговорился, до какой степени этот фанатик казался ему несносным. Некоторым офицерам короля только того и надо было. Думая, что они угадали намерение своего господина, они отправились в Кентербери и убили ненавистного архиепископа, который на этом посту поставил себе задачей создавать смуты в государстве и причинять огорчения королю. Духовенство не преминуло увидеть в Фоме мученика, мужественно отстаивавшего свое дело. Через три года после смерти папа его канонизировал, основываясь на слухах о поразительных чудесах, совершавшихся на его могиле. Но всякий здравомыслящий человек будет рассматривать этого недостойного попа как бунтовщика, заслужившего свою участь и ставшего жертвой вопиющей несправедливости, с какой он поддерживал права, которые узурпировало развращенное духовенство и которые этот честолюбивый обманщик имел бесстыдство выдавать за права самого бога.
Как бы то ни было, королю пришлось искупить тяжелым и унизительным покаянием убийство этого бунтовщика, совершенное без его распоряжения. Римский епископ, который в эту эпоху невежества пользовался с позволения государей и их подданных ужаснейшей деспотической властью над всем христианским миром, вменил убийство Фомы в вину Генриху и заставил его подвергнуться публично бичеванию розгами и принести публичное покаяние на могиле святого, который при жизни столь жестоко его оскорбил.
Случай из более древней истории Англии может нам дать представление о наглости попов и низости королей. Когда Вильгельм Завоеватель завладел престолом, он был коронован Атольдом, архиепископом йоркским, ввиду отказа архиепископа кентерберийского, желавшего остаться верным своему прежнему господину. Угодливость йоркского прелата дала ему большую силу при дворе нового монарха; но, когда последний однажды в чем-то ему отказал, архиепископ повернулся к нему спиной и проклял его. Вильгельм ужаснулся, бросился к ногам прелата и со слезами стал просить прощения за свой отказ, обещая исполнить его желание. Но гордый Атольд не был тронут, и, когда придворные обратили его, внимание на унизительную позу короля, он ответил:
"Оставьте, оставьте его распростертым у ног Петра".
Этих примеров достаточно, чтобы разоблачить дух поповщины в эпоху невежества, когда народы и короли, погруженные в величайшее варварство, одинаково трепетали под скипетром служителей господа. Таковы - по крайней мере, в большинстве своем-те прелаты, которых церковь возвела в ранг святых. Обычно она измышляла чудеса, якобы совершенные этими великими людьми, и, создавая им культ, вознаграждала их за то, что они часто смущали покой общества и противились законам самых справедливых государей. Она превратила в мучеников людей, которые пали жертвой собственного безумия и честолюбивой наглости. Если эти мученики церковных иммунитетов часто были честолюбивыми обманщиками, то многие из них были, по-видимому, невежественными фанатиками или глупцами, введенными в заблуждение возвышенными принципами духовенства. В своем ослеплении они не могли вскрыть истинные мотивы собственного своего поведения, они были убеждены, что интересы их честолюбия или гордости их сословия действительно являются интересами бога. Таким образом, высокомерные невежды часто могли добросовестно считать, что станут угодны богу, если внесут беспорядок и расстройство в государство, чтобы потворствовать гордости сословия, к которому они принадлежали.
В течение многих веков епископы и попы были почти единственными организаторами всех крупных переворотов. Куда бы мы ни направили свой взор, мы видим, как эти зазнавшиеся подданные, уверенные в своей безнаказанности, предаются самым позорным эксцессам, замышляют заговоры, становятся во главе бунтовщиков. Более того, мы видим, что римский епископ наказывает королей, когда они, желая осуществлять у себя королевскую власть, имеют неосторожность наказать беспокойных подданных, ставших гораздо сильнее чем они, благодаря той власти над умами, которую давало им невежество и суеверие народов.