Но и апостолами реформы руководили не разум, и не любовь к истине, и не искреннее желание обеспечить благосостояние народов. Ими руководили скорее тщеславное желание отличиться, желание блеснуть новыми открытиями или выдумками, ревнивое недовольство главарями господствующей церкви, стремление оспаривать их мнения, чтобы их опорочить, повредить им и получить господство вместо них. Таковы были во все времена истинные побуждения ересиархов, главарей христианских сект.
В Германии Лютер, августинский монах, из зависти к братьям-проповедникам, которым, в ущерб его ордену, поручили продажу папских индульгенций, начал опорочивать этот духовный товар. Этой дерзостью он навлек на себя гнев святого престола. Лютер тоже, в свою очередь, входит в раж, гнев делает его главарем секты, охватившей вскоре все северные страны. Его учение проникает далеко и находит во всех странах людей, не желающих более носить цепи, в которых развратное духовенство держало их столько веков.
Пример этого нового учителя вызвал подражания. Но подражатели не могли столковаться ни с Лютером, ни между собой насчет богословских тонкостей и словесных споров. Каждый хотел понимать Библию по-своему. При таких обстоятельствах выступил Иоанн Кальвин, французский священник, который, вкусив от реформы Лютера, возымел честолюбивое желание развить ее дальше. Вернее, он понял, что лучше ему самому стать главой секты. Этот ловкий и хитрый человек обладал необходимыми для этого ремесла качествами. Природный меланхолик и человек непреклонного характера, он стал притворно проявлять очень большую строгость нравов. Он, однако, не пренебрегал и гибкостью в деле распространения своих взглядов. Он стал агитировать женщин, и ему даже настолько повезло, что он возымел успех у двух принцесс, громогласно объявивших себя сторонницами его учения. Одна из них была Жанна д'Альбре, королева Наваррская, сестра Франциска первого, короля Франции. Другая была герцогиня Феррарская, дочь короля Людовика двенадцатого. Несмотря на таких могущественных покровительниц, Кальвину пришлось удалиться из отечества. Но ему не пришлось жалеть о жертве, которую он вынужден был принести своим взглядам. Если он потерял приход во Франции, то стал царствовать в Женеве. Он стал деспотом вольного города, власти которого скоро стали рабами и орудиями его страстей.
Сбросив иго Рима, этот новый апостол отнюдь не думал дать свободу умам. Будучи упрямым в отстаивании собственных идей, он с трудом терпел противоречия. Он хотел господствовать, и правильно о нем говорили, что он стал "женевским папой".
Во всяком случае, ясно, что этот желчный реформатор, отрекшись от взглядов римской церкви, отнюдь не отрекся от духа нетерпимости и гонений, который был и остается отличительным признаком духовенства.
Мы находим в Кальвине тот же мерзкий нрав, ту же жестокость, плутовство и мстительность, которые дают ему право стоять рядом со святым Кириллом, святым Домиником и самыми злобными святыми римской религии. Испанский фанатик Мигель Сервет осмелился оспаривать догматы троицы, божественности слова и т. п. другими словами, воскресил взгляды Ария, Фотия, Македония. Желая поделиться своими взглядами с уважаемым лицом, каким считался Кальвин в обширном кругу, Сервет, на свою беду, вступил в переписку с этим богословом. Последний отнесся к нему с высокомерием. Разгневанный Сервет ответил записками, оскорбительными для тщеславия женевского тирана, который, как истый служитель евангелия, стал выжидать случая, чтобы показать своему противнику всю силу богословской ненависти. Такой случай представился через несколько лет. Сервет имел неосторожность опубликовать во Франции свою знаменитую книгу "Christianisme restitue". За это он был арестован и брошен в тюрьму. Кальвин тогда по собственному побуждению взял на себя милосердную обязанность представить лионским властям письма, бумаги и другие улики, достаточные для того, чтоб дать им возможность возбудить дело против несчастного, обличить и осудить на смерть. Сервету удалось бежать. Но злой рок привел его в Женеву, где он надеялся остаться незамеченным и где, впрочем, думал побывать только проездом. Едва его бдительный враг узнал о его прибытии, он немедленно донес на него женевским властям и распорядился его арестовать. Скоро Кальвин через своего наемника возбудил против него дело и путем интриг и происков добился того, что его приговорили к смерти на костре. После этого он к своей жестокости присовокупил еще и лицемерие, ходатайствуя перед судьями о помиловании или по крайней мере о смягчении казни несчастного, гибель которого он подготовил самым гнусным образом. Действительно, нет сомнения, что этот реформатор был истинным виновником смерти несчастного фанатика, величайшее преступление которого состояло, очевидно, в том, что он глубоко оскорбил самолюбие своего вероломного убийцы. В результате благодаря стараниям Кальвина Сервет был сожжен живьем. Мало того, этот свирепый человек не мог отказаться от варварского удовольствия видеть, как его ведут на казнь. Говорят, он улыбнулся, видя, как мимо его окон вели несчастную жертву его вероломной жестокости. Власти, которые только что сбросили с себя иго Рима, стали подлыми палачами у беглого священника, который сам испытал бы подобную участь, если бы оставался в своей стране.
Не более достойными личностями оказываются организаторы реформации в Англии. Здесь переворот в умах был произведен Генрихом восьмым, королем, достойным презрения за свои пороки и ненавидимым за свою жестокость. Поссорившись с римским первосвященником из-за женщины, он сбросил его иго, чтобы с большей свободой самому быть тираном. Только для того, чтобы самому обогатиться, а отнюдь не для того, чтобы избавить народ от вымогательств монахов и священников, он завладел их имуществом. Стремясь к такой деспотической власти над умами, какую он имел над телами, он обрушивал ужаснейшие казни как на католиков, отказавшихся признавать его папство, то есть его верховенство, так и на еретиков, не принимавших его собственных бестолковых представлений о религии. Что касается религиозных представлений его подданных, то они менялись так же часто, как ветры, вечно дующие на их острове. Тиранию папы сменила полнейшая анархия. Из прогнившего трупа римской церкви вышло множество сект, боговидцев, фанатиков, "просветленных", которые проповедовали различные учения и все на свой лад безудержно опустошали свою несчастную родину.
Эти факты нам ясно доказывают, что реформаторы отнюдь не, были добродетельными людьми, искренне увлеченными желанием освободить род человеческий от его оков. Они откололись от римской церкви только для того, чтобы самим создать новое царство, где они могли бы пользоваться неограниченной властью над своими новыми последователями. Переменив руководителей, народы лишь заменили одних тиранов другими.
Протестанты, избавившись от ига папы, объявившего себя непогрешимым, подпали под иго своих церковнослужителей и их вождей, которые, хоть и не претендуют на непогрешимость, требовали все-таки точного выполнения своих решений. Рядовые деятели реформации были не менее нетерпимы, чем их вожаки. Да разве могли они, питаясь постоянным чтением Библии, раскусить содержащиеся в ней противообщественные кровавые заповеди, годные лишь на то, чтобы вызвать междоусобия среди христиан? К протестантам можно поэтому применить слова одного древнего автора и сказать, что они не могут терпеть ни полного рабства, ни полной свободы (пес totam servitutem пес totam libertatem pati possunt). Удовлетворившись тем, что отменили некоторые догматы и устранили кое-какие злоупотребления римской церкви, протестантские пастыри не отказались от духа непримиримости, свойственного всем христианским сектам. Предметом проповеди для каждого из них был скорее он сам, чем реформация. Каждый старался всеми возможными мерами приобрести сторонников. Каждый чернил своих противников, клеветал на них, поносил их, а когда был в силе, губил их.