Я знаю, ты разочаровался во мне, но это к лучшему, не все люди созданы для брака, и ничего тут не поделаешь.
Когда-то не было женщины счастливее меня. Я была как сумасшедшая от твоей любви и думала, что так будет всегда. Уверена, ты чувствовал то же самое, но иногда жизнь идет как будто наоборот. Я всегда верила тебе, Свен, пока ты не начал таиться от меня и врать почем зря. Что бы там ни было, ты выбрал один путь, а я – другой. Может быть, дело в этом. А может, в том, что мы никогда не были по-настоящему вместе. Теперь ты поймал свой шанс, а я все еще ищу свой.
Почему один человек может заставить другого так страдать, если это не из-за ненависти или недомыслия? Когда я капризничала, в душе мне хотелось, чтобы ты меня обнял, и твои поцелуи я никогда не забуду. Но я скорее буду жить одна и вспоминать любовь, которая у меня была, чем вернусь к тебе, чтобы мы опять ненавидели друг друга.
Я знаю, тебе тоже тяжело. Не думай, Свен, что у меня нет сердца, хотя иногда это выглядит именно так. Я сочувствую тебе и помогла бы с радостью, если бы могла. Я знаю, что на самом деле ты лучше, чем думаешь о себе, и кто-то должен помочь тебе это осознать.
Я так рада, что твоя работа приносит тебе радость, а значит, нет причин, чтобы ты не достиг любой вершины, как и другие мужчины, которые смогли добиться того, чего хотели, и я надеюсь, так же будет с тобой.
На самом деле хорошо, что ты теперь свободен от семейной жизни, потому что на пути к твоей вершине больше нет препятствий. Мы еще молоды, и ты обязательно найдешь кого-нибудь, кто станет для тебя самым лучшим, тогда придет время вспомнить, что мы были правы, когда порвали друг с другом и позволили судьбе привести нас к настоящей любви.
Пожалуйста, Свен, постарайся понять меня, потому что лучше нам жить, словно мы никогда и не встречались, если нам не наплевать, что с нами будет дальше.
Объясни своим родителям, Свен, когда вернешься домой, почему все так вышло и что я всегда считала их за своих родных отца и мать, и передай им мое почтение. Я уверена, что они не станут меня осуждать, то есть надеюсь, что не станут.
Я уверена, Свен, что все несчастливые часы, которые ты провел со мной, будут забыты и я тоже начну новую жизнь с чистого листа прямо сегодня. Развод будет, когда я накоплю на него денег, и мы сможем вычеркнуть из жизни два года нашего горемычного брака.
Я написала это, чтобы все уложилось в голове, было тяжело, но я это сделала.
Так что прощай, Свен, это мои последние слова тебе. Пожалуйста, прости и забудь – это единственный путь для нас. Заканчиваю свое письмо искренними пожеланиями тебе светлого будущего, я буду уважать тебя как своего мужа до конца дней.
Пусть Бог простит нас, как всегда.
Рейна.
Через пять месяцев после отъезда Рейны из Лос-Анджелеса от Свена к Роде пришло письмо. На почтовом штемпеле можно было разобрать: Калгари, Канада, – но обратного адреса на конверте не было.
Дорогая Рода,
ты удивишься, наверное, получив от меня весточку, но я должен тебе тысячу, и вот она. Пожалуйста, ничего не говори Рейне. Я знаю, что ты не станешь, и спасибо тебе за это. Мне даже думать тяжко о прошлой жизни. После автомобильной аварии я был словно не в себе. Будто все вокруг ополчились против меня, и поэтому я все бросил. Но сейчас моя жизнь наладилось. Вот почему я посылаю тебе это письмо. А первый год был для меня тяжелым. Хотел бы я снова увидеть твою милую маленькую квартиру и поговорить с тобой. Я объяснил бы тебе свои чувства. Не думай обо мне слишком плохо. Рейне было плевать на меня, и когда я это понял, то больше не видел смысла с ней оставаться. Я желаю тебе удачи и надеюсь, что у Рейны все будет хорошо. Наверняка так оно и случится. Надеюсь, и у меня тоже.
Свен.
Оливия Бранд
Когда я думаю о ней, перед моими глазами встают Уосатчские горы, Солт-Лейк-Сити, раскинувшийся у их подножия, храм мормонов и широкая гладь Грейт-Солт-Лейка, университет штата Юта, расположенный высоко на склоне, откуда открывается вид на город, – отец Оливии был там профессором математики. В свободное от лекций время он занимался банковскими операциями, а кроме того, был не то старшиной, не то членом приходского управления одной из главных баптистских церквей города. И мне вспоминается тот особняк, который, как гласит молва, Брайем Юнг построил для самой любимой из своих двадцати двух жен. Я вижу также длинные тихие улицы, на одной из которых стоял дом родителей Оливии, такой респектабельный и такой типичный для Среднего Запада; отец Оливии занимал солидное общественное положение, как она поняла еще в детстве, ибо был связан и с университетом, и с банком, и мне представляется его сумрачное, худое бородатое лицо; она призналась мне однажды, что никогда не могла понять своего отца, таким он был непроницаемым и важным. А мать ее, рассказывала мне Оливия, вечно терзали мысли о том, что именно считать правильным с точки зрения приличий и что является наиболее пристойным и подобающим, что скажут люди и как ей самой следует поступить в том или ином случае.