Как было заранее условлено, сопровождавшие командира янычар Мурад-паша, телохранитель Селим и Андроникос прыгнули вперед и вонзили спрятанные в широких рукавах обнаженные кинжалы в подосланных палачей, переодетых в одежды султанских посланцев.
Искандар с отвращением сорвал с горла шнурок и хотел было выбросить. Передумал, отдал Андроникосу.
— Сохрани для того, кто его прислал.
Едва он отдал команду проследовать в соседний зал, как послышался топот, и крытую галерею-айван заполнили капуджи, отрезая янычар от выхода. Из боковых проходов выскочило около сотни мазул с саблями наголо. Не раздумывая, Искандар выстрелил вверх из пистоля, подавая сигнал оставленным за дворцовой стеной гонцам скакать в казармы и поднимать орты.
Тем временем отряд Искандара обнажил ятаганы и сплотился вокруг своего предводителя.
— Не начинать боя, пока на вас не нападут! — приказал им гениш-ачерас.
— Правильная команда! Иначе вы все погибнете! — выступила вперед женщина в чадре, в которой Искандар опознал Фатиму. — Прикажи своим людям сложить оружие, Искандар-бег!
— Они не послушаются, так как боятся за мою жизнь. Только что три негодяя, самозванно обрядившиеся чаушами, хотели предательски убить меня…
— Это не самозванцы, а султанские палачи! Как осмелился ты отвергнуть шелковый шнурок, презреть высочайшую волю!
— Величайший из великих Мехмет Третий в твоем присутствии, валидэ-султан, поклялся никогда не лишать меня жизни. Я не сомневаюсь в слове падишаха. Шнурок — уловка, придуманная моими недругами.
— Мой царственный сын скончался три часа тому назад. Шнурок послала я!
— Чем же верный слуга прогневал свою госпожу, что она решила обречь его на погибель? И главное, имеет ли она право своим именем казнить и миловать знатных людей государства?
— Не вообразил ли ты, глупец, что находишься при гяурском дворе? В Серале опал и понижений по службе не бывает, наказание одно — смерть! И разве должен падишах отчитываться перед подданными, за что он их карает и милует?! Поистине твоя наглость не знает пределов! Я приказала тебя удавить именем султана Ахмета!
— Осмелюсь возразить, что я не слышал ни указа о смерти падишаха Мехмета Третьего, ни фетвы о воцарении Ахмета. В глазах войска и народа он пока еще не султан, а претендент на престол. Уверена ли ты, что все его братья присоединились к праотцу Ибрахиму?
Искандар ударил в самое уязвимое место. Фатима помрачнела. Палачи не сумели найти Ису, сына испанки, и Джема, рожденного от персиянки. Оба еще юноши, оба дружат с Искандером. Если их не отправить к шайтану, повторится история с другим царевичем Джемом, из-за которого так намучился, так поистратился Баязет II. Или неприятность с братьями Мурада II, которых тоже не успели вовремя прикончить. Как и тогда, начнется междоусобица. А вдруг именно гениш-ачерас спрятал Ису и Джема? Надо выпытать, а уж потом его казнить.
— Ладно. Искандар-бег, объясню, почему велела поднести тебе шнурок. Вспомнила твоего тезку, которому ты тщишься подражать…
— Зулькарнайна?
— Нет, второго. Расскажи-ка мне о нем…
— Албанский князь Георгий Кастриот еще ребенком стал заложником у султана Мурада Второго, сделался его любимцем и непобедимым военачальником, за что удостоился прозвища Искандар-бег или, как его называли европейцы, Скандербег…
— А потом презренный предатель украл у великого визиря государственную печать, с ее помощью обманом захватил несколько важнейших крепостей, создал собственное войско, выгнал нас из Албании и в течение тридцати лет громил отборнейшие османские армии, не давал грозному Мехмету Фатиху двигаться дальше, на Страны Золотого Яблока! Кстати, тебя приветил тоже султан Мурад, только Третий. Зловещее совпадение, а? Я же хочу, чтобы мой внук унаследовал от Мехмета Завоевателя все, кроме его многочисленных позорных поражений от Скандербега.
Искандара распирало горькое отчаяние, хотелось даже завыть. Злая ирония фортуны! Бессмысленность! Его подозревают в том, от чего он отказался ценою христианской веры, родины и чести!
— «…Клянусь душой и тем, кто образовал ее, и тем, кто вдохнул в нее злобу, и благочестие…». Я не собирался и не собираюсь идти по стопам Скандербега! Я бы мог давно сделать это, подняв восстание в Греции или присоединившись к анатолийским джеляли. Я хочу стать для нового султана тем, кем был для Мехмета Завоевателя его великий визир Махмуд-паша, сын серба и гречанки, для Селима Второго — садразам Мухаммед Соколли. Правой рукой повелителя — не больше!