— Попытаемся уйти?
— Невозможно. У каторги латинское парусное вооружение, мы не можем идти ни против ветра, ни хотя бы в бейдевинд. На веслах же далеко от галеонов не убежишь, тем более что гребцы выдохлись…
— Но драться не имеет смысла, у христиан в два раза больше пушек, солдат и матросов!
— На суше меня такое неравенство сил не испугало бы: там есть пространство для маневра, можно бить вражеские отряды поодиночке. Здесь испанцы превосходят нас ровно вдвое и числом воинов, и огневой мощью, и скоростью. Вдобавок у нас под палубой порох — рабы. Они способны взбунтоваться в самое неподходящее время. А сейчас давай помолчим, я должен подумать…
Искандар привычно отрешился от действительности, подавил волнение, собрался с мыслями и попытался найти что-либо схожее в истории морских войн. Безуспешно. Придется изобретать нечто новое самому.
Противника нельзя обойти с фланга, ударить по нему с тыла. Напасть на него неожиданно тоже не получится: мы у него на виду. Затевать с ним артиллерийский поединок смерти подобно. Галеоны приспособлены лучше для огневого боя, галеры — для абордажа. Нет никаких естественных преград, которыми можно было бы разделить христианские корабли, чтобы захватывать их поодиночке, — ни скалы, ни отмели, ни острова… Нет естественных преград? Так создадим искусственную! А как?
Османские суда куда выше иностранных. Возможно, потому что матросы носят на головах большие, высотой в локоть, колпаки, не снимая их ни в работе, ни в схватке. Потому межпалубные расстояния на турецких судах больше, корпуса выше. Мореходные качества от этого страдают: сильнее сносит ветром, меньше остойчивость, чаще переворачиваются при штормах. Зато в абордажных стычках удобнее туркам: стреляют и нападают сверху вниз. Для моего плана высота корпуса очень важна…
Как и предвидел бывший гениш-ачерас, испанцы при виде нового противника решили прекратить гонки с кляком, пожертвовали малой добычей ради крупной. Тремя бортовыми залпами они превратили кораблик в груду горящих досок. Османы горестно завыли, потрясая ятаганами и аркебузами. Лишь у Искандара лицо при этом горестном зрелище осветилось радостью. Покуда враги перезарядят пушки, каторга успеет подойти поближе, и ей предстоит выдержать меньше залпов, а то и вовсе избежать их.
— Мурад-паша, все смены рабов — за весла! Пусть гребут как можно быстрее, помогая парусу. Рулевому держать курс на правый от нас галеон. Мы должны атаковать его с левого борта и сцепиться с ним накрепко. Второй христианский корабль будет отделен от нас корпусом своего собрата. Ему понадобится сменить галс, сделав поворот оверштаг, обойти нас, снова изменить положение к ветру, на сей раз поворотом фордевинд, и уж потом взять каторгу на абордаж. На это уйдет не менее четверти часа. К тому времени все левенды и большая часть галионджей и анкладжей должны быть на палубе первого галеона…
— Что это даст? — мрачно возразил Мурад. — Прости, но мне впервые в жизни не нравится твой план. Пусть и через четверть часа, однако христиане все равно переберутся через каторгу и ударят нам в спину. К тому же мы сами отдадим им преимущество высоты. Лучше позволим гяурам атаковать нас с двух сторон, а сами организуем круговую оборону. Им придется лезть наверх, чтобы попасть на нашу орудийную палубу, и это уравновесит численное их превосходство. Для штурма крепости нужно вдвое больше воинов, чем у обороняющихся.
— Ты был бы прав, если бы не три обстоятельства. Во-первых, разница в высоте корпусов меньше человеческого роста, она не послужит серьезным препятствием атакующим. Во-вторых, кормовые надстройки галеонов высятся над нами, и оттуда гяуры будут обстреливать правоверных. В-третьих, и это самое главное, ты забыл о рабах. Испанцы проломят борта прямо со своих палуб, освободят гребцов — и врагов у нас станет не вдвое, вчетверо больше…
Мурад поник головой:
— Ты опять побил меня в споре, великий. Однако и твой план не предотвращает беду…
— Ты еще не знаешь моего замысла во всей полноте. Какая стихия — самый грозный враг моряка?
— Вода?
— Огонь! Когда второй галеон сцепится с нами, мы предадим его огню!
— О таком и думать немыслимо! Пламя очень быстро перекинется на каторгу.
— Это и требуется! Мы даже сами ее подожжем. Экипаж второго галеона не сумеет перебраться через пылающую галеру на помощь своим собратьям. Мы же захватим первый галеон, обрежем абордажные канаты, оттолкнемся от своего корабля и уплывем. Рабы сгорят живьем и не вмешаются в бой на стороне противника…
— А если пожар охватит и первый галеон?
— Маловероятно. Я выбрал для сожжения именно правый корабль из-за направления ветра: он будет сдувать пламя вправо. В самом худшем случае сгорят все три судна. Мы погибнем, отправив в ад всех врагов!
В порыве восторга Мурад опустился на колени и поцеловал край одежды Искандара.
— Повелевай мной!
— Пушки с правого борта набей порохом до предела, ядра не клади, натолкай побольше пыжей в дула и подтащи к самому краю палубы. Пушки левого борта заряди картечью. Пусть команда приготовит абордажные крюки; объясни им мой замысел, расскажи, что им предстоит сделать. Пришли сюда также десять левендов, вооруженных самопалами. Выполняй! Андроникос! Приведи Джумбо, Сафонку и Хуа! Селим! Пришли сюда кузнеца, и пусть он принесет цепи, в которые были закованы мои телохранители.
…Трое друзей стояли перед Искандаром, которого окружали Селим, Андроникос, вооруженные янычары и кузнец.
— У меня очень мало времени, — нетерпеливо произнес Искандар. — Пришла пора испытать вашу верность и преданность мне. Сейчас начнется бой с испанцами, в котором каторга погибнет. Я хочу, чтобы вы, испытанные воины, сражались за меня. Если победим, возвеличу вас. Коли захотите, останетесь в моей свите, будете богатыми и знатными. Если пожелаете вернуться в родные края, дам денег на дорогу, путевые грамоты, посажу на купеческие суда, идущие в ваши земли. При отказе помочь мне на вас снова наденут цепи, вы вернетесь на банки — и ни за что не уцелеете. Неизбежная смерть в рабстве или свобода, богатство, возвращение на родину. Выбирайте!
— Вот, значит, как… — процедил слова сквозь зубы русский. — Два года мы ели с тобой вместе рабский хлеб, пили из одного черпака, прикрывали своими телами от тайных врагов. А ты теперь требуешь от нас измены и угрожаешь казнить, коли не согласимся…
— О каком предательстве речь? Разве против своих я вам предлагаю драться? Разве вы испанцы? Я просто хочу нанять вас к себе на службу. Что зазорного в том, чтобы стать наемником? Что касается казни, ты меня не понял. Я очень вас полюбил и не трону даже волос с ваших голов… Но буду вынужден заковать вас, если откажетесь за меня воевать, чтобы вы не взбунтовали рабов и не пришли на помощь гяурам. Если даже вы не будете сражаться и останетесь живы, я в благодарность за прежние услуги выполню свое обещание — помогу вам вернуться домой. Но я твердо знаю: никто из гребцов не переживет этого боя, предупреждаю вас в последний раз! Так что решайте скорей! Первым ты, Сафонка…
В кой уж раз на плечи парня пала невыносимая тяжесть выбора. Стоял он, как витязь на распутье у зловещего придорожного черного камня. Прямо пойдешь — смерть примешь, криво пойдешь — либо позорную гибель в бою против единоверцев обретешь, либо честь на богатство и волю обменяешь…
— Не любо мне брань вести против христианского народа на стороне бусурман, — вскинул он голову.
— Закуйте его! — приказал Искандар. — Ты, Хуа То, что скажешь?
— Я как он. Простить меня, великий! — китаец склонился в низком поклоне.
— Ты же ученый человек, неужели веришь в россказни о Христе? — презрительно удивился Искандар.
— Каждый боец иметь свои причины уходить от битвы, — загадочно ответил китаец и спокойно позволил кузнецу надеть на себя цепи.
— Надеюсь, ты, Джумбо, не станешь рассуждать, как эти глупцы?
— Я верить лишь в своих богов. Моя все едино, с которым драться — турок, испанец. Только вот плохой воин, что оставлять товарищей по импи в беде…