– До чего мы дожили! Детей заставляем окопы рыть.
Червинский изумленно посмотрел на соседа.
– Они едут из Винников, – разъяснил тот. – Ведь это сейчас главный форпост нашей обороны. Говорят, там неплохо платят за земляные работы.
– То wszystko do dupy[13], – не унимался толстяк. – Москали войдут в город с Замарстынова.
– Не говорите чепуху, – возразил мужчина в железнодорожном кителе. – Немцы не пустят их в город. Вы разве не слышали, что они уже взяли Калиш и вот-вот придут к нам на помощь?
– Я думаю, их помощь не пойдет дальше советов, где копать могилы для наших ребят, – с горечью заметила полная дама.
Она, видимо, имела в виду недавний приезд во Львов немецких офицеров, инспектировавших фортификационные работы вокруг города.
Советник посмотрел в окно. Трамвай догнал бричку с крестьянской семьей. Следом шла подвода, доверху груженная домашним скарбом. Сзади бежали привязанные собаки.
Червинский уже имел опыт общения с русскими. Это было еще в детстве, когда его семья жила в Варшаве. В польском обществе уже тогда сложилось стойкое мнение о русских чиновниках как о безнравственной привилегированной касте, которых можно купить за стакан водки или интимные услуги. После так называемых Варшавских манифестаций, появился указ о преподавании в школах и общении между школьниками только на русском языке. Молодежь это раздражало. В гимназии появились новые преподаватели – отставные российские офицеры и чиновники, ранее командированные в королевство, которые, однако, не могли серьезно заинтересовать учеников русской историей и литературой. Да и стоило ли ее любить, русскую литературу, если она еще со времен Радищева, славившая свободу и милость к падшим, ни одного доброго слова не сказала об угнетенных русской державой поляках.
После подавления Польского восстания царскими войсками его отец, известный в Варшаве адвокат и общественный деятель, вместе с семьей бежал в Галицию, где молодой Червинский закончил Львовский университет, стал профессором и авторитетным членом множества городских общественных образований.
Теперь трамвай обгонял лошадей, тащивших пушку с исковерканным лафетом. Ехавший верхом поручик с перевязанной головой злобно выругался, когда трамвай чуть не наехал на семенящих с отрешенным видом канониров.
Все происходящее вокруг представлялось советнику мучительно затянувшимся кошмарным сном, который он не в силах был прервать. Еще месяц назад он с женой отдыхал в Германии на острове Гельголанд – популярном курорте состоятельной львовской публики. Политика мало интересовала пожилую чету, да и разговоры о возможной войне казались несерьезными. Наслаждаясь природой этого живописного уголка Северного моря, они строили планы на будущее: говорили о покупке летнего дома в Дублянах и предстоящей учебе сына в Венском университете…
Неожиданно трамвай резко остановился, и в вагон втиснулся жандарм. Его грозный взгляд остановился на крестьянах.
– Со to za panstwo?[14]
– Ми з Золочіва. Прямуємо на збір січових стрільців, – растерянно ответил один из парней.
– Prosze wyjsc![15] – громко скомандовал жандарм.
– Проше пана, але нам треба на Зелену п’ять, – попытался объясниться украинец.
– Milczec, zaraz my tu gadamy! Co mi tarn jakis strelcy![16]– грубо оборвал его жандарм.
– Marsch heraus, Sie Schweinker![17] – прозвучал снаружи голос еще одного жандарма с револьвером в руке.
Собрав покорно свои котомки, крестьяне стали выходить из вагона.
– Нельзя же всех русинов подозревать в измене. Это не приведет к добру! – взволнованно проговорила полная дама, когда трамвай снова тронулся.
– Иначе нельзя, – уверенно заявил мужчина с военной выправкой. – Вчера одного из них поймали на крыше Промышленного музея с фотоаппаратом. И вообще, еще неизвестно, что они выкинут, когда москали войдут в город.
– Совершенно верно, – поддержал его железнодорожник. – Вы слышали? В Клепарове они раскрутили болты на железнодорожных путях, а на Левандовке порезали телеграфные провода.
Не проехав и остановки, трамвай был снова остановлен, на этот раз военными. Всех высадили, кроме железнодорожника. Вагон стал заполняться ранеными из соседнего госпиталя для доставки их на вокзал.
Дальше советник пошел пешком. Проходя по Векслярской, он стал свидетелем того, как конная полиция оттесняла огромную толпу от сберегательной кассы. Перед синагогой Золотая Роза кучка евреев что-то оживленно обсуждала. Поводов для этого у них было достаточно. Рассказы беженцев о чинимых казаками погромах уже заставили треть еврейского населения покинуть город.