Синьор Сельватико раздражен и озадачен. Уже больше года, как в Падуе было учреждено новое общество — Академия Делиа. В ее стенах собирались готовить знатоков военного дела. Устав предусматривал, что там будут основательно изучать математику. Еще зимой ему, Сельватико, и Чиро Энсельмо было поручено выдвинуть из лиц, искусных в преподавании, двух кандидатов на должность математика. Они остановились на Галилее и Забарелле. Выборы назначены на сегодня. Нет сомнений, что голоса будут отданы Галилею, давно предложившему Академии Делиа свои услуги. А тут вдруг гонец с запиской от патриарха Венеции! Владыка настойчиво рекомендует отдать новую кафедру Ингольфо де Конти. Но ведь это же зауряднейший математик!
Сельватико тут же ответил патриарху: письмо пришло, к сожалению, слишком поздно, кандидаты уже намечены. Впредь он не упустит возможности доказать, что пожелания его высокопреосвященства для него — приказ.
Однако синьора Сельватико ждал еще больший сюрприз. Едва началось заседание и стали читать заявление Забареллы, как поднялся один из академиков и, бесцеремонно перебив выступавшего, предложил назначить на вакантную должность Ингольфо де Конти.
Сельватико и Энсельмо принялись возражать. Им, и только им, было поручено выбрать достойные кандидатуры! Разгорелся спор. И тут стало ясно, что на стороне Конти все руководители академии. Похоже, что писцы патриарха в эти дни не скучали без работы!
Среди шума и гама, отменив прежнее постановление, выдвинули нового кандидата. Сельватико стал читать заявление Галилея о согласии преподавать в академии. Его то и дело перебивали. Руководители академии поддержали кандидатуру Конти. Сельватико и Энсельмо потребовали занести в протокол, что считают это актом произвола, и в знак протеста покинули зал. Они полагали, что их уход помешает провести незаконное голосование. Ничего подобного. Выборы состоялись. Подавляющее большинство голосов было подано за Конти. Из трех кандидатов на последнем месте оказался Галилео Галилей.
Сельватико еще некоторое время кипятился, отказываясь признать законность такого избрания. Но благоразумие взяло верх. Особенно когда поползли слухи, будто духовный глава Венеции недоволен людьми, которые позволили печатать «Звездный вестник» и не удосужились вымарать того места, где Галилей заявил о намерении шестьюстами аргументами доказать движение Земли.
Патриарх Венеции, надо полагать, знал, что делал. Сельватико написал ему письмо, признался, что хотел воспрепятствовать избранию Конти, однако поразмыслив, решил, что у его высокопреосвященства были, вероятно, основания желать, чтобы кафедру занял именно он.
Независимый характер не помешал синьору Сельватико понять, что существуют высшие соображения, которые куда важнее буквы закона.
Ему публично дали пощечину! Дело здесь, разумеется, не в том, что ему предпочли весьма посредственного математика. Нет, это вообще не был конкурс преподавателей, претендующих на одну и ту же кафедру. И неуязвленное самолюбие заставляет его возмущаться. Он хорошо знал почти всех, кто собирался в зале этой академии-. Да и для них он, без малого восемнадцать лет преподающий в Падуе, тоже не был чужим человеком, Какие же силы были пущены в ход, чтобы голосование, исход которого не вызывал сомнений, дало такой результат?
Накануне Галилей писал Винте, что приедет на родину в июне. Два с половиной месяца, оставшихся до летних каникул, он хотел посвятить работе. Письмо он отправил, а зрительную трубу и роскошный экземпляр «Звездного вестника», предназначенный для Козимо, отослать не успел, когда узнал о том, как обошлись с ним в академии. Возмущение заставило его вернуться к прежнему плану. Он воспользуется пасхальными праздниками и отправится в Тоскану. Сам вручит великому герцогу книгу, сам научит его различать Медицейские звезды. И он будет благодарен судьбе, если эта поездка сделает реальным его переселение во Флоренцию!