Крик, пронзительный крик огласил весь дом. Не обращая внимания на Лоретту, призывавшую ее остановиться, Рэйчел устремилась вверх по лестнице. Ее вдруг пронзила вспышка дежа вю: это когда-то уже было с ней и воспоминания об этом сохранились у нее в душе — однажды она бежала вверх по лестнице, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки, слышала этот крик и завывания ветра.
Добравшись до лестничной площадки второго этажа, она взглянула через плечо. Цепляясь за балясины, Лоретта спешила за ней, а Джоселин была еще внизу лестницы и спрашивала, кто кричал.
— Кадм, дура чертова! — заорала на нее Лоретта. — Кажется, я просила тебя за ним приглядеть!
— Я была у него, — ответила Джоселин. — Он попросил бренди. И велел прислать к нему Рэйчел.
— Сейчас же отойди от двери! — крикнула Лоретта, обращаясь уже к Рэйчел.
— Почему? — запротестовала та.
— Это не твое дело! Спускайся вниз, слышишь?
Дверь сильно дрожала, и, хотя Рэйчел замерла, все ее существо противилось приказанию Лоретты. Может, после всего, что +случилось, ее это и правда больше не касалось — это безумие Гири и несчастье Гири, но она не могла не обращать внимания на полные ужаса крики, что раздавались в спальне. Кто-то мучил немощного старика, и этому следовало положить конец. Она взялась за ручку, которая дрожала у нее в ладони, и попыталась открыть дверь, но какая-то сила препятствовала ей с другой стороны, Рэйчел пришлось налечь на дверь всем телом, чтобы открыть ее. Наконец дверь распахнулась, и Рэйчел не просто переступила порог, но буквально влетела в самую гущу ожидавшей ее по другую сторону трагедии.
Глава VIII
В комнате Кадма царил хаос: простыни, одеяла, подушки с большой кровати, которая оказалась пуста, были сброшены на пол, все лампы, за исключением валявшегося у кровати и время от времени нервно подмигивающего ночника, оказались разбиты, шкафчик с ящиками, а также стулья и туалетный столик перевернуты, все аптекарские аксессуары — бутылочки с пилюлями и микстурами, мерные ложки, рвотная чаша и кислородная машина — раскиданы, раздавлены, расплющены до неузнаваемости.
Рэйчел поискала глазами Кадма, но нигде его не нашла, равно как не обнаружила никаких признаков кого бы то ни было, кто мог бы учинить такой погром. Она осторожно продвинулась вперед, и вдруг ее внимание привлекли колышущиеся шторы, а вслед за тем — распахнутое настежь окно. О господи! Неужели он пытался бежать и выпрыгнул в окно? Или его кто-то выбросил?
Она двинулась по осколкам разбитого стекла и прочему мусору, трещавшему у нее под ногами, к окну, когда вдруг услышала тихие всхлипывания в темном углу комнаты и, обратив туда взгляд, увидела Кадма, который, скрючившись, сидел на полу и дрожал, словно от холода. Совершенно голый, он закрывал руками гениталии и выражением лица напоминал испуганную обезьяну — губы его изогнулись так, что открывали зубы, брови были подняты, а поперек лба залегла глубокая морщина. Устремленные на Рэйчел глаза ничего не выражали — это был пустой, отсутствующий взгляд.
— С вами все будет хорошо, — произнесла Рэйчел, направляясь к Кадму.
Ничего не ответив, он продолжал смотреть на нее стеклянным взглядом. Чем ближе Рэйчел подходила к нему, тем больше повреждений замечала на его теле. На желтушной коже плеч обозначились красные полосы, сквозь пальцы из паха сочилась кровь и ручейком стекала по ногам. Рэйчел ужаснулась. Кто осмелился войти в комнату умирающего старика и совершить над ним такое насилие? Это бесчеловечно.
Его всхлипывания стали громче. И Рэйчел стала его нежно успокаивать, как мать успокаивает своего испуганного ребенка, но ужас не выпускал его из своих объятий.
— Нет... — пробормотал он. — Не прикасайся...
— Я помогу вам выбраться отсюда, — сказала она ему.
Замотав головой, он скукожился еще больше, что вызвало у него новый приступ боли — он на мгновение закрыл глаза и тихо вскрикнул.
С лестничной площадки донесся крик Лоретты, требующей, чтобы Джоселин возвращалась вниз. Рэйчел обернулась к двери и успела заметить Лоретту, но тут дверь тяжело захлопнулась, оставив ее по ту сторону. Тихие стоны Кадма сменились завываниями, а его скрюченное тело еще неистовей забилось в конвульсиях.
Рэйчел больше не пыталась его успокоить, его раны были слишком серьезны, чтобы его можно было утешить словами. К тому же ее вниманием завладело нечто иное. Та сила, что захлопнула дверь в спальню Кадма перед Лореттой, находилась в комнате рядом с Рэйчел. Она ощущала чье-то дыхание на своем затылке.
Рэйчел медленно обернулась, чтобы оказаться лицом к лицу с этой силой, она хотела рассмотреть своего противника, пусть даже это будет последнее, что она увидит.
Она снова осмотрела комнату. Ее глаза привыкли к слабому свету ночника, но она так ничего и не обнаружила. И тогда Рэйчел решила сама сделать первый шаг.
— Где вы? — обратилась она в пустоту, и в тот же миг причитания старика за ее спиной внезапно смолкли, будто он, затаив дыхание, приготовился встретить самое худшее. — Меня зовут Рэйчел, — продолжала она и, указав на Кадма, добавила: — А это мой тесть. Если вы не против, мне бы хотелось вытащить его отсюда и оказать ему помощь. Он истекает кровью.
Прошло несколько напряженных секунд, прежде чем она услышала голос. Он исходил из той части комнаты, где только что — она могла в этом поклясться, ибо дважды осматривала комнату, — никого не было. Так или иначе, Рэйчел ошиблась, потому что в простенке между оконных проемов, точно статуя, сидела дама, складки платья которой, равно как и пряди ее волос, были воплощением безукоризненного порядка.
— Я его не трогала, — произнесла она.
Даже теперь, когда Рэйчел ее заметила, было довольно трудно удержать эту особу в фокусе своего внимания: черная лоснящаяся кожа дамы словно отражала устремленный на нее взгляд. Рэйчел вновь и вновь возвращалась глазами к ускользающему женскому образу, когда ее взгляд соскальзывал то влево, то вправо.
— Он пытался себя кастрировать, — сказала незнакомка. — Наверное, он полагал, что сможет этим меня смягчить.
Рэйчел не могла в это поверить, сама мысль о том, что Кадм собственноручно хотел лишить себя мужского достоинства, казалась абсурдной.
— В таком случае, можно мне его увести? — спросила Рэйчел.
— Нет, нельзя, — ответила дама. — Я пришла сюда, чтобы увидеть его смерть, и не намерена менять своего решения.
Обернувшись, Рэйчел увидела, что выражение ужаса, с которым Кадм смотрел на свою мучительницу, сменилось пустым взглядом, словно перенесенное потрясение истощило его и у него не осталось сил даже на то, чтобы плакать.
— Можешь остаться с ним, если хочешь, — продолжала дама. — Долго ждать не придется. Ему осталось всего несколько вздохов.
— Я не хочу смотреть, как он умирает, — сказала Рэйчел.
— А как же чувство исторической важности? — С этими словами дама поднялась и, сбросив последний защитный покров, позволила Рэйчел взирать на нее без каких-либо усилий. Пожалуй, более прекрасной особы Рэйчел в своей жизни никогда не видела, ее величественное лицо своей обнаженностью напомнило ей лицо Галили. Кожа и нервы, мышцы и кости словно подчеркивали друг друга.
Теперь ей стало ясно, что имела в виду дама, говоря о чувстве исторической важности. Стало быть, она и есть Барбаросса и пришла затем, чтобы увидеть смерть одного из Гири.
— Вы его сестра? — спросила Рэйчел.
— Сестра?
— Сестра Галили?
— Нет, — ответила она с улыбкой. — Я его мать. Цезария Яос Барбаросса. А как тебя... звали до того, как ты стала Гири?
— Палленберг.
— Рэйчел Палленберг.
— Верно.
— Скажи... ты не жалеешь? Что вошла в эту отвратительную семью?
Рэйчел задумалась, прежде чем ответить. Возможно, было бы благоразумней сказать, что она всем сердцем и до глубины души жалеет о своем замужестве, но она не смогла этого сделать. Это было бы неправдой. Как и во всем прочем, в ее браке были свои плюсы и минусы.
— Я думала, что люблю мужа, а он любит меня, — призналась Рэйчел. — Но, как выяснилось, я была влюблена в ложь.