Как странно, что именно сейчас настигает меня известие о смерти старого друга. Будто напутствие мне вослед, напоминание о начале моего пути, когда знаменитый русский артист с такой бескорыстной добротой и душевной щедростью поддержал меня, бесшабашную и глупую тогда девчонку.
— Ну, что же ты мне раньше не сказала?
— Не хотела волновать тебя. Столько всего на тебя навалилось.
— Так обещай мне, что немедленно с аэродрома поедешь в Москву, купишь цветы и отвезешь их Никандру Сергеевичу. Успеешь?
— Успею.
— И скажи ему, Васюня, что это от меня. Обещаешь?
— Обещаю.
Вот и Шереметьево. Кто-то открыл бутылки шампанского.
— Галина Павловна, посошок на дорогу! Приезжайте поскорее… Как же мы без вас?
Как сквозь размытое стекло я вижу расстроенные лица моих верных поклонников. Сколько лет они ходили меня слушать, восхищались мной, и вот теперь я ухожу из их жизни.
— Спасибо за все, милые, дорогие… Прощайте!
Моя подруга почему-то стала вытирать мне платком лицо… Пора идти… Паспортный контроль. «Только бы не остановили!» — «Проходите!» Слава Богу! Скорее, скорее!
Наконец мы в самолете, в своих креслах. Боже мой, почему так долго мы не двигаемся? С появлением каждого нового пассажира мне кажется, что пришли за нами, что прикажут сейчас нам выйти из самолета. Что тогда будет? Ведь нас встречает в Париже Слава, и пройдет несколько часов, пока я смогу дать ему знать, что мы не вылетели… что нас вывели уже из самолета… Привязанная ремнями к креслу, окаменев от страшного напряжения, я чувствую, что еще несколько минут — и не выдержит сердце. Закрываю глаза и начинаю считать секунды, минуты… Наконец-то закрылись плотно двери… Но нет, еще рано радоваться, их так же легко могут и раскрыть и вывести нас вон…
Но вот дрогнули шасси, и мы выруливаем на взлетную дорожку… Самолет набирает скорость, быстрее, быстрее, быстрее… и наконец отрывается от земли…
— Мама! Мама! Что ты говоришь! Перестань плакать! Перестань, слышишь!
Только теперь я понимаю, что из глаз моих потоком льются слезы. Еще несколько минут тому назад у моих детей были такие счастливые лица, а сейчас в их глазах испуг и тревога. Я не хочу, чтоб они видели мои слезы. Стараясь сдержать рыданья, приникнув лицом к окну, я смотрю, как широкой черной лентой бежит из-под ног моих моя земля… и я уношусь в небо все выше, выше…
И чем дальше я отрываюсь от нее, тем причудливее меняет она цвет и очертания под пробивающимися к ней лучами солнца. И вдруг, словно омытая весенним ливнем, превращается она в ярко-изумрудный луг, покрывается какими-то фантастическими цветами… И мне кажется, что бежит по нему девочка в белом платьице в горошек, с красной ленточкой в волосах… Вот она оторвалась от земли и уже летит по воздуху, протянув ко мне руки: «Вернись!.. Верни-и-ись!»
Да ведь это же я — Галька-артистка! Господи, помоги, дай силы, спаси и помилуй!
— Проща-а-ай!..
Детская фигурка становится все меньше и меньше, превращается в совсем маленькую точку… потом исчезает. Очертания земли сливаются в бесформенную, бесцветную массу, и белые облака словно саваном закрывают ее.
Приложения
I
Ред Хауз, Олдборо, Саффолк
4 декабря 1961
Дорогой господин Степанов,
пожалуйста, извините меня за то, что беспокою Вас в связи с предстоящей поездкой госпожи Галины Вишневской на Фестиваль в Ковентри в мае 1962 года, где она должна петь сольную партию сопрано в первом исполнении моего нового сочинения «Военный реквием».
Я был очень огорчен, узнав о письме господина Шашкина, директора Госконцерта, директору Фестиваля в Ковентри, в котором он указывает, что визит г-жи Вишневской, к сожалению, не сможет состояться. Могу ли я попросить Вас пересмотреть это решение? Этот «Реквием» — пожалуй, самое важное из всего, что я до сих пор написал; а ведущая в нем партия сопрано с самого начала была задумана для Галины Вишневской. Слушая ее пение в Англии прошлым летом, я понял, что именно она обладает голосом, музыкальностью и темпераментом, которых я искал. С тех пор, во время работы над моим сочинением, я все время, строя каждую отдельную музыкальную фразу, имел ее в виду.
Я уверен, что Вы поймете, как трудно было бы в данном случае заменить госпожу Вишневскую, — потому-то я пишу Вам лично и прошу Вас пересмотреть это решение.