Бесподобный корабль под названием «Балет Кировского театра» плыл между Сциллой и Харибдой — войной и репрессиями. Были арестованы Кольцов, Бабель, Мейерхольд, убита Зинаида Райх, расстреляны Пильняк и один из авторов либретто «Ромео и Джульетты» профессор Адриан Пиотровский. Искусство зависло над непредсказуемой, святотатственной бездной «системы». Таланты спасались кто как мог. Прокофьев к шестидесятилетию Сталина написал напичканную эротизмом «Здравицу». Шостакович строчил музыку к приглянувшимся вождю кинофильмам. А Галя Уланова утверждала, что люди с узким кругозором не могут создать значительного сценического образа, поэтому она является непременным слушателем лекций по вопросам марксистско-ленинской эстетики, философии, политической экономии, устраиваемых регулярно для артистов театра. «В основе каждого жанра искусства лежит большая мысль, а чтобы правильно передать мысль, надо много знать, очень много», — заявляла балерина. В общем, жизнь казалась «беспредельно» нескучной. В художественном пространстве, целиком зависящем от идеологических норм культурной политики, где сам Иосиф Виссарионович выступал продюсером всех времен и народов, было упоение особого рода. Его невозможно передать, его надо пережить.
Советская цивилизация оказывала Гале знаки внимания. О ней писали: «Уланова — гордость и слава советского балетного искусства. Настоящая дочь нашего советского времени, плоть от плоти советского народа. Возглавляет блестящее созвездие советских балерин, утвердивших мировое первенство советской хореографической культуры»; «Под благотворным влиянием всей советской культуры сформирована художественная индивидуальность Галины Улановой»…
Ее выступление буквально взвинтило столичную интеллигенцию. Плисецкая вспоминала: «Ромео» впервые смотрела Москва. Уланова танцевала Джульетту. Этот вечер стал для москвичей настоящей художественной сенсацией. Весь ансамбль действующих лиц был на подбор. Но Уланова выделялась. Идя на спектакль, я ждала увидеть еще один Балет Балетович, хотя молва донесла и до моих школьных ушей несметные похвалы постановке. Но увиденное затронуло меня сильно».
Галя играла любовь — и шекспировскую, и свою, зрелую, познавшую горечь.
Святослав Рихтер назвал Уланову — Джульетту «богиней, потерявшей голову от любви». Правда, в день семидесятилетия балерины в его дневнике появилось уточнение: «С Джульеттой в ее интерпретации я абсолютно не согласен — она там «богиня» вместо сумасшедшей от любви девочки. Но победительницу не судят — хвала ей!»
«Уланова — гений русского балета, его неуловимая душа, его вдохновенная поэзия» — это уже слова Сергея Прокофьева.
Народный артист СССР Николай Хмелев делился «огромным» впечатлением: «Уланова настолько пластически выразительна, так искренна и нежна, глубоко чиста и правдива, что веришь каждому ее жесту, движению. Ее танцевальный рассказ о переживаниях Джульетты, ее любви к Ромео воспринимаешь совершенно естественно. Испытываешь чувство огромной радости, забываешь, что искусство танца лишено слов, — оно красноречиво, ярко, оно передает возвышенные и чистые эмоции любящей Джульетты, оно, как музыка в симфонии, подчинено раскрытию темы вечной любви и красоты. Улановой тонко угаданы чудесный стиль и правда величайшей трагедии, ее сокровенный, но вечно новый и юный смысл. В ее игре, танце не было ни одного момента, движения и позы, которые не были бы оправданны».
Сергей Образцов говорил: «Как сумела она убедить весь зрительный зал, что только такая любовь имеет цену, что только так стоит любить, что человек, знающий такую любовь, — богач. Я никогда не понимал бюрократического деления спектаклей на современные и классические. Всегда мне казалось, что современный спектакль — это тот, который волнует современного зрителя. И никакого другого признака нет. На «Ромео» я еще раз убедился в этом. Это был современный спектакль, нужный. Спектакль больших чувств, а, следовательно, по-настоящему советский спектакль».
Восемнадцатого мая, сразу после спектакля в Большом театре, Виктор Ивинг записал в дневнике:
«Так провести труднейшую роль Джульетты, как это делает Галина Уланова, может только гениальная трагическая актриса. Причем надо еще учесть, что эта актриса лишена самого мощного средства воздействия. В ее распоряжении лишь танец, мимика, жест. Извольте этими средствами передать Шекспира. И, тем не менее, вам ни на минуту не приходит мысль пожалеть о сравнительной бедности изобразительных средств балета. Наоборот, вас восхищает богатство изобразительных средств Улановой. Вы восхищаетесь тончайшими переходами из одного настроения в другое. Вас изумляет широчайший диапазон чувств, которые выражает артистка. <…>