Выбрать главу

Война отменила всё, о чем мечталось и что планировалось. 23 июня состоялся спектакль, посвященный пятидесятилетию Елены Люком. Юбилярша танцевала первые акты «Дон Кихота» и «Жизели», а в вариациях гран-па из «Пахиты» были заняты все балерины, включая Уланову. Спектакль прошел празднично, но без чествования, чтобы не затягивать вечер.

В последний день июня сезон закрылся «Лебединым озером» с участием Улановой.

Глава пятая

ВОЙНА

1941–1945

Злосчастье

Судьба провела Уланову через три величайших испытания — Революцию, Любовь и Войну. Выдержав, пережив и преодолев невзгоды, она изменилась внешне (в этом можно убедиться, посмотрев ее «Умирающего лебедя» в кинозаписях 1941 и 1956 годов), но не изменила своей духовной сути.

«Как будто одна жизнь кончилась до войны, вторая началась после войны. В войну я продолжала свою работу. Специально, чтобы мне не пропускать лучшие годы, не отдыхать, а что-то делать. Без всяких педагогов я делала сама класс. В те годы я танцевала», — говорила Галина Сергеевна. И в этих словах слышалось отчаяние, никогда ею не изжитое.

Во второй половине 1940 года специально «на Уланову» затеялись две премьеры. После триумфа «Ромео и Джульетты» в дни московской Декады директор ГАТОБа Е. М. Радин решил закрепить добрые отношения театра с Прокофьевым и обратился к нему с просьбой написать новое произведение. Композитор, очень довольный Улановой в роли Джульетты, пригласил ее в гостиницу.

— Какие темы привлекают вас, Галя? Быть может, мне что-либо новое для вас сочинить?

— Я мечтаю о Снегурочке или об образе, связанном с природой.

— Нет, «Снегурочку» не могу, лучше Римского-Корсакова не нафантазирую. Отчего бы не подумать о «Золушке» Перро?

Уланова вспоминала:

«В эту встречу он подробно рассказывал, почему до «Ромео и Джульетты» не верил в балет и не думал, что это искусство способно с такой полнотой воплотить музыкальные и литературные образы. Но теперь его отношение к балету изменилось совершенно, и он хочет писать музыку для нового спектакля».

Прокофьев сразу же принялся за работу. К началу января 1941 года Николай Волков составил либретто, в котором композитор прохронометрировал каждый эпизод. Через полгода уже были готовы наброски некоторых сцен, например, отъезда Золушки на бал и самого бала. Однако осуществлению замысла помешала война.

Лихолетье вторглось и в проект постановки балета «Снегурочка». Отказ Прокофьева от этого сюжета не остановил Уланову. Верная своей мечте, она обратилась к театроведу и либреттисту Юрию Слонимскому, памятуя его интересную сюжетную версию «Раймонды». Тот сразу откликнулся по нескольким причинам. Во-первых, в советском балетном театре не было ни одного лирического спектакля, действие которого происходило бы в России. Во-вторых, только в особенной улановской пластике могли зазвучать весенние голоса любви.

«Помнится, я подумал тогда: странно складывается судьба этой выдающейся русской актрисы наших дней! — писал Слонимский. — В какие только уборы она не рядилась на своем коротком сценическом веку, где только не разыгрывалось действие балетов, в которых она участвовала! Ни разу ей не довелось станцевать русскую девушку, где бы «душа» роли полностью соответствовала душе актрисы. По вине репертуара, по вине нас — «проектировщиков» новых балетов — Уланова не имела и не имеет возможности создать образ героини в спектакле с русским сюжетом. А как ярко рисовали бы такой образ танцы Улановой! Значит, такой образ и надо создать, такой сценарий и надо написать. И разом родилась догадка: Уланова — это Снегурочка».

Однако лад пьесы А. Н. Островского никак не настраивался на улановскую индивидуальность. «Не мог я делать Снегурочку искупительной жертвой. Мне претила мысль, что герои балета будут покорны воле природы, хотелось в балете утверждать иное. Пусть не Весна правит любовью, а Любовь — весною», — считал либреттист. Галина Сергеевна с ним согласилась. Таяние Снегурочки переставало быть возмездием, оно становилось наградой. Отсюда возникла «поступь» спектакля: «От бездействия зимней дремы — к весенней борьбе за счастье. От безмятежного детства в отчем доме — к бурной юности в чуждом мире. От узкого мирка детских грез — к безграничным просторам, открытым для взрослого человека».