Уланова говорила:
«Именно здесь, в Москве, Леонид Михайлович сделал эту постановку. В старой «Жизели» очень много было условных вещей, и он их почти все снял. Но оставил романтический план того времени, без которого спектакль и не может быть сегодня. Когда мы приехали первый раз в Лондон и показали эту «Жизель», там очень удивились, увидев, как она романтична и проста без каких-то немых движений. Лавровский видит жизнь в движении, и поэтому в его балетах танец льется свободным потоком. Всегда поражаешься, как здорово он умеет слушать музыку, как чувствует контрапункт, как музыкально сочиняет танец. В «Жизели» он сумел, оставив старое, прибавить много нового, очень много душевного, внутреннего, чтобы актер мог что-то дать из своей души. Вот я, прежде чем выйти из домика Жизели, придумывала, чем там внутри занималась».
«Жизель», поставленная во время войны, надолго «прописалась» в афише Большого театра. Премьера балета состоялась 30 августа 1944 года и стала, как тогда писали, «огромным событием в культурной жизни». Правда, некоторые ревнители партийных установок решили бежать впереди соцреалистического паровоза и обвинили Лавровского «в склонности к мистике на основании мрачной кладбищенской обстановки второго акта». Знатоки балетной истории принялись объяснять публике, что выход виллис из могил надо понимать как романтический образ воскресающей весенней природы. Впрочем, Уланова заставила всех без исключения поверить в жизненную реальность представленной фантастики. Она так много пережила за последние годы, что ей хотелось выговориться — через свою Жизель и заострить обрывочность, нелогичность движений, когда героиня теряла ощущение реальной жизни: «Вот вроде есть небольшое движение полумысли — идет полутанец, потом — резкая, скорбная остановка. Снова полутанец…»
Романтическую сладость хореографии прошлого века Уланова буквально пропитала суровой романтикой военной эпохи и дала в образе Жизели патетику душевной стойкости, благородной чистосердечности, безграничной самоотверженности. Актрису явно увлекла тема способности человека к подвигу, идея жертвенного духовного долга. Роль освобождалась от бытовых черт и сосредоточивалась на глубоких обобщениях. Поэтому ее искусство так сильно волновало зрителей.
В «Жизели» Уланова танцевала с Алексеем Ермолаевым. Это был единственный партнер балерины, который не покорился ее творческой воле. На сцене действовали две самостоятельные мощные личности, предпочитавшие даже счастье переживать поодиночке. Он — резок, вызывающ, циничен. Она — женственна, пленительна, поэтична. Однажды, десятью годами ранее, у Галины Сергеевны уже был парадоксальный дуэт с Вахтангом Чабукиани в «Эсмеральде». Но тогда получилось гармоничное единение, а с Ермолаевым вышло притягательное отталкивание, в иррациональности которого неожиданно забрезжил кочующий сюжет «Дон Жуана».
Уланова вспоминала:
«Прокофьев был уже болен, почти всё время жил за городом на Николиной Горе, но был полон творческих сил и огромных замыслов. Он хотел писать «Дон Жуана». Это было его давней мечтой, еще с той поры, когда балет «Ромео» поставили в Ленинграде. Кажется, «Дон Жуан» задумывался по Байрону, а может быть, композитор задумывал обобщенный образ, десятки раз воспетый в мировой литературе».
Прокофьев так и не воплотил свой замысел. В 1948 году оборвал работу над балетом «Дон Жуан» и приятель Галины Сергеевны Юрий Кочуров. Через 12 лет Эдисон Денисов преобразовал этот незавершенный опус в сюиту для большого оркестра. В изумительной музыке угадывается эскиз танца улановской донны Анны.
Уланова в «Жизели» потрясла Александра Вертинского: «Я ничего подобного в жизни не видел! Боже, каких вершин и высот может достигнуть творчество! Это точно дух Божий! Я сидел и ревел от восторга перед этим страшным искусством. Так потрясать мог только Шаляпин! Это был даже не танец, а пенье! За много лет я первый раз был потрясен. Почему я ее не видел раньше? Нельзя передать словами это впечатление. Тысячи мыслей были у меня в голове. Как удержать, сохранить на земле это чудо? Как оставить потомкам это Евангелие для грядущих веков, чтобы учились у нее этому высочайшему, божественному искусству?»
Александр Николаевич вернулся на родину в 1943 году. Его закрытые концерты для деятелей искусств не раз посещала Уланова. Сталин был прав, когда в ответ на предложение создать для певца репертуар «советского толка» заявил: «У него есть свой репертуар. А кому не нравится — тот пусть не слушает». Право на свой неприкасаемый репертуар получила и Галина Сергеевна. Судя по всему, балерина боялась его потерять.