В хореографическом материале, предложенном Улановой, не хватало красок, чтобы по-своему характеризовать натуру Золушки, как она ее понимала. Заявленный Захаровым — да и Прокофьевым — эмоциональный диапазон партии обеднял мораль сказки:
Для воплощения этого «лада» балерине пришлось мобилизовать всю проникновенную силу своего таланта, чтобы иллюстративный рисунок роли Золушки обогатить собственной артистической индивидуальностью. Спектакль от этого только выиграл, преодолев дивертисментную форму. Балерина поднялась над «хвастливой мертвой вечностью бронзовых памятников и колонн», преодолела «завал мраморной и золотой безвкусицы», светлой верой упразднила языческую выспренность сталинской эпохи. И именно это поразило Пастернака, подтвердив его мысль, что «общение между смертными бессмертно и что жизнь символична, потому что она значительна».
Во время работы над ролью Золушки Уланова написала заметку в театральной многотиражке:
«Как наметил мне режиссер, я старалась найти самое главное и понять это главное. Мало усвоить схематический рисунок роли — необходимо убедиться в том, что ты делаешь, зачем и почему. Я всегда хочу понять, почувствовать и найти в себе те черты и свойства характера, которые ближе к намеченному образу. Вот в этих поисках я и нахожусь в настоящее время».
И всё-таки суетная феерия не позволила Галине Сергеевне полностью развернуть свое лирическое дарование. Она стремилась воплотить подлинную «взрослую» сказку Перро с глубоким философским планом, а ей предлагали существовать в адаптации для дошкольников. В этом материале прекрасно себя чувствовали Лепешинская и Семенова, которые действительно танцевали «феерично», а вторая — даже выспренно шикарно. Львов-Анохин тонко подметил: «Золушка Улановой взрослее, ее детская импульсивность, столь яркая и острая у Лепешинской, заторможена мудростью, осторожностью уже много терпевшего и вытерпевшего сердца».
Надо сказать, улановская трактовка партии Золушки была несколько противоречива: с одной стороны, балерина пыталась преодолеть «страдательность» роли, с другой — ей претило понимание счастья как «неожиданного благодеяния». Желая актуализировать сказочный образ, Уланова придавала ему качества терпеливости и мужества. Никаких подарков судьбы — всё завоевано смирением и трудолюбием. Однако такая интерпретация явно конфликтовала со всем строем феерии.
Голубов-Потапов откровенно признался, что в образ главной героини, как он истолкован театром, Уланова «вошла случайно»: «Золушку мы представляли другой. Вероятно, другой ее видела и Уланова».
Сама балерина писала:
«Сказка о Золушке была моей любимой сказкой в детстве. Мне нравилась эта добрая, веселая, безобидная девушка. И когда мне предложили роль Золушки, я с увлечением принялась за работу.
Я пробовала уговорить Прокофьева отдать Золушке чудесную музыкальную тему Феи-нищенки, которая мне очень нравилась. Но то были совершенно тщетные попытки. Прокофьев — композитор очень индивидуального видения, огромной творческой воли и принципиальности, неспособной ни на какие компромиссы. Если он видел, если слышал тему, свойственную Фее-нищенке, то ничто и никто не мог бы поколебать его и заставить отдать эту тему Золушке или какому-нибудь другому персонажу.
Сама мысль балета Прокофьева — победа человеческой доброты, скромности, трудолюбия — очень привлекала меня. Золушка покоряла своей душевной чистотой. Она так незлобива, так искренне и горячо верит в торжество справедливости и добра! Даже тяжкие испытания, выпадающие обездоленной падчерице, я воспринимала как преддверие грядущей радости. Что бы ни случилось, Золушка верит, что хорошее время наступит непременно. Основные музыкальные характеристики Феи-нищенки, Золушки, Принца полны предчувствия счастья. Эта основная мысль Прокофьева передается в чудесных мелодиях, в тончайших нюансах и оттенках, переносящих нас в глубокий, нежный душевный мир героини. Ее чувства я и стремлюсь передать в танце. <…>
Я танцевала Золушку, но я как-то не очень любила эту роль. Мне кажется, что должно быть немножечко больше мысли, сказочности, какой-то недосягаемости и мечты. В конце концов, мысль в «Золушке» сводится к тому, что у мачехи одна дочь более любима, а другая менее, но ведь этого мало. Нужно, чтобы в роли можно было страдать, думать, мечтать».