Когда Уланова вновь гастролировала в Пекине осенью 1959 года, Мэй Ланьфан написал: «Танец умирающего лебедя… Танцует Галина Уланова… На сцене нет никаких декораций, но балерина словно принесла с собой в зал осеннюю прохладу тихого озера, свет холодной луны, в котором отражается тень одинокого лебедя. В ее жестах — безрадостные воспоминания об ушедшей весне, о любви принца, страдание от невозможности ответить на это чувство. Позднее Уланова говорила: «В отдельных буквах алфавита нет никакого смысла, но сочетая их, можно создать бесконечное множество слов. Так и в балете. С помощью каждого жеста, каждого движения можно выразить тысячу мыслей». В этих словах — секрет искусства Улановой. И вспоминая их, я думаю о том, что артиста балета можно, очевидно, сравнить с поэтом. Китайский литератор Сунской эпохи Су Ши, восхваляя стихи большого поэта древности Лу Фу, писал: «Он так тонко подбирает каждое слово, что его стихи читаются легко и свободно, будто они написаны без всякого усилия». Когда видишь Уланову в танце, то может показаться, что она тоже танцует без всякого усилия. Но ведь каждый ее жест, поворот, движение — результат не только природного дарования, но и кропотливого труда».
В 1952 году Уланова снималась сразу в двух киносборниках режиссера Герберта Раппапорта, того самого, которого в 1936 году перетянул из Голливуда в Страну Советов Борис Шумяцкий, руководивший Главным управлением кинопромышленности Комитета по делам искусств. Верность коммунистическим принципам разобщила Герберта Морицевича с товарищем по кинематографическому цеху, знаменитым Георгом Пабстом, запечатлевшим, между прочим, Шаляпина в роли Дон Кихота. Сталин вполне оценил идеологические предпочтения Раппапорта и наградил его тремя премиями своего имени.
Немецкий режиссер, обосновавшийся на «Ленфильме», в течение двух лет работал над музыкальными кинокартинами: в 1952 году он выпустил, совместно с Александром Ивановским, «Концерт мастеров искусств», в 1953-м — «Мастера русского балета». Пленка увековечила Уланову в вальсе Шопена, в ролях Одетты и Марии. Советская пресса активно освещала успешное продвижение картин на мировом кинорынке: в США, Финляндии, Швеции, Дании. После демонстрации «Мастеров русского балета» в Осло норвежская газета писала: «Уланова — совершенно исключительная танцовщица, какой не было с тех пор, как сошли со сцены русские балерины, выступавшие до Первой мировой войны». Фильм выдвигался на премию Каннского кинофестиваля.
По воспоминаниям Юрия Жданова, постановкой сокращенной версии «Бахчисарайского фонтана» руководил сам Ростислав Захаров, что «обеспечило отличную режиссуру и организацию съемок».
Майя Плисецкая, танцевавшая партию Заремы, хорошо запомнила, что сцену убийства Марии пришлось снимать 15 раз: «От удара моей руки у Галины Сергеевны уже был синяк, но она всё терпела и продолжала съемки. И так же, как всегда, передо мной была живая, бесконечно печальная и трогательная Мария. И хотя это абсолютно противоречило моим актерским, исполнительским задачам, мне всегда — и на сцене, и во время съемок бесчисленных дублей — было невероятно жаль убивать эту Марию: так верилось в подлинность улановской героини… Зная, как идеально подготовлена у нее любая партия, я всё равно испытывала такое чувство, что всё возникало у нее на сцене именно в данный момент. Глубоко обдуманная отделанность роли у другого могла бы превратиться в шаблон, а Улановой удавалось всегда быть предельно естественной, органичной и всегда новой».
Галина Сергеевна писала Завадскому подробные отчеты о работе над фильмами. Вот один из них, 1952 года:
«Кончились съемки «Фонтана», что, конечно, труднее, чем я предполагала, смена назначается на восемь часов, а на самом деле снимаемся все десять. Вчера смотрела пробу, получилось не очень хорошо, мне очень напортил костюм, эта белая туника… совсем не прозрачная, и я просто толстая, грузный верх, хотя крупные планы лучше, очень жаль, что не удается непосредственно после съемки сейчас же смотреть, тогда же можно было бы что-то изменить. <…> На еду я набросилась и ела всё, что было на столе, а было всё рыбное, что я особенно люблю. Все меня провожали, ночь в Ленинграде необыкновенная, вымытый, величественный, спокойный, уверенный в себе город, да что говорить об этом. Сегодня не поехала на дачу (в Комарово. — О. К.), т. к. репетиция в школе «Лебединого», а завтра уже на фабрике освоение, во вторник начнутся съемки. Мне принес Михак (это наш знакомый врач) глюкозу в ампулах и велел пить для сил и тонуса, что ж, буду пить. <…>