«Уланова — не ортодоксальная красавица. Она очень хрупкая, лицо ее — бледный овал, лоб — высокий и гладкий, глаза — никогда не улыбаются.
С самого начала я почувствовала некоторые странные маленькие манерные привычки: игру плеч и известную суетливость движений рук в мимических сценах. Но чары ее, а она ими обладает, росли по мере того, как рос вечер, и до конца они захватили всех нас. <…>
Она может выражать восторг, экстаз, желание и нежность, но не радость. Иногда ее охватывает спокойная неподвижность монахини, за которой следует волна нервной страсти. И всё же всегда можно предсказать, что она будет делать: наступающая эмоция чувствуется до того, как она ее выразила. <…>
И всё же остаешься с впечатлением огромного великолепия, невероятного жизнеутверждения, захватывающего зрелища и лирической и прекрасной поэзии и музыки в танце Улановой…»
По общему мнению, Галина Сергеевна получила такое признание, какого не имела ни одна балерина после Анны Павловой.
После гастролей в Ковент-Гарден артисты дали гала-концерт в театре «Дэвис» в южном лондонском районе Кройдон. 31 октября англичане увидели классические и народные танцевальные номера. Уланова отстранилась от суматошных настроений, царящих за кулисами. Исполненный ею «Умирающий лебедь» потряс зрителей.
Авторитетнейший критик Арнольд Хаскелл вел в журнале «Дансинг тайм» дневник гастролей балета Большого театра и выступал с лекциями о «гениальной Улановой». Он как никто понял суть балерины:
«Когда наблюдаешь Уланову во время репетиции — видишь как бы серию офортов старых мастеров, блестящие наброски, которые послужат материалом для будущей картины. Здесь чувствуется работа мощного интеллекта, зато спектакль не носит следов никаких усилий и, казалось, определяется только чистыми эмоциями. Так набросок мастера в карандаше загорается чистыми красками на полотне…
У нее нет ни одного механического выступления, каждое создается на этот один раз «вокруг мысли», как сказала она. Уланова считает, что редкие выступления необходимы, чтобы «танец не стал ремеслом». Интересно отметить, что каждое исполнение Джульетты или Жизели отличалось по деталям, хотя общая сумма черт, так сказать, была всегда одинаковой.
Когда она отдыхает вне театра, прежде всего замечаешь ее необычайно выразительные глаза. Они озаряют напряженное лицо, и впервые доходит до твоего сознания, как оно по-настоящему красиво, той красотой выражения, которую никогда не схватит фотообъектив. Она обладает огромным чувством юмора. Она — явно человек строгих убеждений, но не выражает их догматически… она — хороший слушатель, искренне интересующийся мнением другого. Основное впечатление — это ее огромное, ясное спокойствие. Я сказал бы, что никогда еще не встречал человека более мягкого, и в то же время под этой мягкостью чувствуется железная воля.
Ее очень позабавило сообщение о том, что она якобы попросила спичку, сделав «величественный жест». Это абсолютно не в ее образе…
Я не знаю, можно ли почерпнуть у Улановой прямой урок. Такие гениальные артисты, открывающие новые возможности в том искусстве, которому они себя посвятили, в отличие просто от больших достижений, рождаются с очень большими промежутками. Можно говорить о большом труде, как она сама говорит, но все балерины много трудятся над техникой. Не в этом дело. Вопрос в том, как она говорит, чтобы знать, когда можно смелее обращаться с техникой, чтобы создать свою индивидуальную концепцию роли. И всё же это не объясняет ее гениальности. Больше вскроет слово «самоотказ». Это отношение к жизни и искусству, совершенно отличное от скромности. Оно подразумевает намеренное подчинение сильной личности задаче образа, которое позволяет нам видеть Джульетту и Жизель вместо Улановой».
Галина Сергеевна высоко ценила мнение Хаскелла. В 1973 году она приезжала в Лондон на празднование его семидесятилетия и польстила юбиляру: «Арнольд мне кажется бесконечно влюбленным в наше балетное искусство и является как бы этуаль номер один в своей профессии. Он благородный рыцарь и большой друг нашего Советского Союза. Мы всегда рады видеть его у себя дома».
В воскресенье 28 октября артисты были на родине Шекспира — в Стратфорде. Уланова писала:
«Здесь по улицам, по берегу озера Эйвона люди ходят с тем же благоговением, что и в Клину Чайковского, Тригорском Пушкина, Ясной Поляне Толстого. — Мемориальный театр, кажется, впервые в истории нарушил традицию: он играл в воскресенье, играл для советских артистов. И до сих пор мое сердце полно благодарности за тот ласковый прием, который был нам оказан труппой до и после исполнения «Отелло».