В Париже, как и в Лондоне, феноменальное искусство Улановой оказалось вне критики — в отличие от спектаклей в целом: постановки сочли «мюзик-холльными», натуралистичными, отставшими на десятилетие от новейших достижений западной хореографии. Советские деятели культуры окрестили подобные выпады «холодной войной» против советского балета. Обе стороны остались при своем мнении.
Тем временем Галина Сергеевна переживала волнующие парижские впечатления. 14 июня она получила письмо от вдовы известного импресарио Александра Левитова, работавшего с Павловой, Шаляпиным, Рахманиновым, танцовщицы Ольги Ферри: «Я не нахожу слов, чтобы выразить мой восторг и мою благодарность за Ваше и Ваших партнеров исполнение «Жизели». Ни одна публика мира так не избалована, как мы, парижане. Всё самое лучшее со всего света приезжает к нам на гастроли. Париж не только столица Франции, но истинная интернациональная столица искусства. Но еще никогда я не переживала такого восторга и волнения, как на Вашем вчерашнем спектакле. Я не могу прийти в себя и, наверно, не смогу никогда видеть другую Жизель, чтобы Ваш образ навсегда остался у меня в памяти. <…> Еще раз merci, merci за ту огромную радость, которую Вы нам доставили».
В это время в Большом театре в роли Жизели выступала этуаль Лиан Дейде. Николай Эльяш написал: «Был два раза. Видел, от этого Уланова стала для меня еще более великой и пленительной. Французы не могли так постичь свой балет, как это сделала она. Смешно сравнивать актрису-эмбрион с Великой Улановой».
Гениальный пианист Святослав Рихтер тоже говорил, что самой совершенной для него осталась улановская «Жизель»: «После нее я ни разу больше не смотрел этот балет — не хочу разрушать впечатления».
Во время гастролей Галина Сергеевна впервые услышала имя Эвелины Курнанд — очень состоятельной 27-летней американки, постоянно проживавшей в Париже, содержавшей танцевальную труппу и выступавшей в ней под псевдонимом Анна Галина. Деятельная балетоманка тратила деньги на приобретение балетных раритетов, и со временем ей удалось собрать отменную коллекцию скульптуры, картин, книг, эскизов, вещей выдающихся танцовщиков.
Эвелина относилась к разряду жертвенных, восторженных, чистосердечных людей. 25 мая она писала Улановой в Гранд-отель:
«Многоуважаемая Галина Сергеевна.
Мое самое глубокое желание исполнилось! Я Вас видела так близко на аэродроме и почувствовала Вас всей душой и надеюсь еще раз встретиться с Вами».
Эвелина не пропустила ни одного выступления Улановой, и ей удалось через проживавших в Париже художников Наталию Гончарову и Михаила Ларионова, хорошо знакомых с Рындиным, прикоснуться к своей богине. Об этом счастье она писала «многоуважаемой и дорогой» Галине Сергеевне:
«Большое спасибо Вам за чудесный подарок, который доставил мне такую радость.
С 1951 года, когда я впервые увидела Вас во Флоренции, Вы стали моей мечтой и идеалом. Ваш танец на музыку Шумана («Карнавал»), где Ваш хитончик трепетал от внутреннего Вашего переживания, и так мне тогда хотелось быть ближе к Вам и иметь эту трепетную ткань!
Прошло семь лет, и в эти годы мое желание не притупилось, а всё больше и больше хотелось приблизиться к Вам. В Лондоне после «Жизели» мне так хотелось подойти к Вам, но все что-то мешало. И вдруг сейчас, в Париже, я не только нашла Вас, но имею такую ценность — хитончик, который Вы носили, и Ваши туфли.
Когда мне передали эти вещи наши общие чудесные и необыкновенные друзья Наталья Сергеевна и Михаил Федорович, то от радости мне захотелось обнять весь мир! Как хотелось мне лично поблагодарить Вас и Вашего замечательного мужа…
Ваши вещи будут лежать в моем маленьком музее рядом с вещами Тальони, Павловой и Фокина, но Вы ближе всех в моей душе. Я почувствовала в Вас гениальную артистку и теперь знаю, что в жизни Вы такая же искренняя, как и на сцене.
Я никогда не забуду Ваших лучезарных глаз, и если судьба не даст мне встретиться с Вами, Ваш образ всегда будет со мной».