О школьных буднях Уланова высказалась достаточно определенно:
«Время было на редкость творческое, и школа жила творчеством, несмотря на тяжелый быт. Для искусства это было трудное время… В начале двадцатых годов велись вечные споры о путях нашей школы. Споры, в которых то раздавались голоса об уже умершем и никому не нужном балете, то выдвигались требования его «революционизирования», «пролетаризации», то ставился вопрос о преобладании акробатики и физкультуры в балете. Всё это не могло не отражаться и на наших учебных программах, и на наших настроениях».
Время никогда не ошибается и ни перед кем не виновато. Поколение балетных артистов, воспитанных в 1920-е годы, «презирало» авторов, любимых предшественниками. На смену «слезливым» Надсону и Апухтину пришли «свободолюбивые» Лермонтов и Пушкин, Рылеев и Некрасов, стали модны поэмы в прозе Максима Горького. Чтение в школьном театрике песен о Соколе и Буревестнике волновало начинающих артистов, чье воображение будоражили герои — «борцы против угнетателей трудового народа». В когорту примеров для подражания непременно входили Пугачев, Робеспьер, Спартак, декабристы, народовольцы.
Мало-помалу начинали увлекаться поэзией Ахматовой, Блока и особенно Маяковского. Вспоминая прогремевшую в 1962 году премьеру балета «Клоп» Леонида Якобсона, Уланова писала: «Он показал нам живого Маяковского, заверяла нас поэт Ольга Берггольц. Ну, конечно, это тот Маяковский нашей юности — доверчивый, смелый, грубиян и нежнейший лирик».
Уланова слушала глашатая революции во время его приездов в Ленинград и на всю жизнь сохранила о нем захватывающее впечатление. Ее процветающая душа стремилась за горизонты балетного ремесла — в распахнувшиеся творческие дали.
Самосознание учениц начало дрейфовать в сторону общекультурных ценностей с назначением директором Петроградского хореографического училища Андрея Александровича Облакова, окончившего его в 1892 году. Для него не было секретом, что, как правило, «линия судьбы» будущих артисток напрямую зависела от масти «интересного короля». Даже через несколько лет после Октябрьского переворота воспитанницы неукоснительно соблюдали поведенческий стандарт Императорского училища. Не случайно характер Улановой отличался смесью старорежимных и советских черт.
Облаков понимал, что искусство нельзя постичь до конца, нормировать, планово развить, нельзя предсказать итог творческого процесса и отклик на него. Так в чем же тогда задача образовательного процесса? Конечно, в своевременном выявлении и мудром совершенствовании индивидуальных дарований. Поэтому директор практиковал ежедневное общение с воспитанниками. В своей просторной квартире в школьном здании он принимал каждого, кто желал серьезного разговора, отеческого увещевания. У гостеприимного очага Андрея Александровича формировались союзы единомышленников, звенело многоголосие мнений и бурлило изобилие идей.
Дома Уланова сталкивалась с коллегами родителей, а в квартиру Облакова приходили люди других художественных профессий, замечательные неожиданной новизной и оригинальностью. Балерина говорила:
«Я соприкасалась с очень многими педагогами, но и помимо их люди старшего поколения — и актеры, и музыканты, и художники, с которыми я встречалась в Ленинграде, это тоже все мои педагоги. Я любила и погулять, и посмеяться с молодежью, но как-то совпало так в жизни, что мне интересно было со старшими людьми, потому что я у них узнавала что-то, что мне хотелось узнать о жизни, об искусстве. Не обязательно, что я с ними как-то общалась. Мне достаточно было прийти туда, где очень много собиралось народа, говорили, например, о спектакле, который только что прошел или готовился. Я где-то в уголочке сидела, прислушивалась, меня интересовало, что они говорят, как они говорят, о чем они говорят, что нужно думать. То есть я незаметно там присутствовала, но мне это давало очень многое. Да и сама жизнь разве не педагог, сама жизнь учит тебя. Нужно только внимательно прислушиваться к жизни, находить в ней необходимое для себя, чтобы это передать потом на сцену. Потому что можно учиться только у жизни и у природы».