{МОСКВА. УЛИЦА ЩУКИНА. ТЕАТРАЛЬНОЕ УЧИЛИЩЕ}
Волчек среди красоток. Держится в стороне. Красотки то и дело смотрят в зеркало, небрежно поправляют волосы и широкие юбки клеш, только что вошедшие в моду. Волчек одергивает свой синий шерстяной костюм и с тоской смотрит на дверь, где преисполненная важности блондинка звонким голосом выкрикивает фамилии «пятерок» абитуриентов.
— Вы не могли бы меня послушать? — обращается Волчек тихо к мимо проходящему человеку, лысому и очень пожилому.
— Вы что? У нас уже третий тур. А был и второй, и первый. Вы разве не знаете этого, милая барышня?
— Значит, нельзя? — почему-то обрадованно выкрикивает она, и ее столь неуместная радость озадачивает лысого человека. Он пристально смотрит на нее. После небольшой паузы, за которую успевает рассмотреть ее с головы до ног, произносит:
— И вот что, девушка… Поверьте моему опыту…
В таком образе Галя поступала в театральный институт
Ялта, Середина 50-х. Борис Волчек с Марией Мироновой и оператором Эдуардом Тиссе
Отец был решительно против ее поступления в театральный. Он уговаривал дочь пойти, ну в крайнем случае, на сценарный во ВГИК — сочинения она писать умела, хотя и с ошибками. Борис Волчек даже сделал несколько предусмотрительных шагов на тот случай, если Галя не поступит на гуманитарный факультет, — он договорился с дальним родственником, что ее возьмут в Институт гидромелиорации.
Представить ее специалистом, осушающим болота в интересах народного хозяйства, нельзя и в страшном сне. Поэтому, благословив судьбу, что отец отбыл на съемки в Ялту, Галя прямым ходом отправилась во МХАТ, где, между прочим, без особого труда и к удивлению матери дошла до третьего тура.
— Тебя не примут все равно. Я узнала — там одни блатные поступают, — сказала ей Вера Исааковна и принялась уговаривать дочь повторить то, что делают «умные девочки» из хороших семей, — сдавать экзамены по кругу. То есть во все театральные училища в расчете на то, что где-то да проскочит.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Я хотела только во МХАТ и не собиралась бегать по институтам. Но мать сказала: «Ты убьешь отца», и я, как овца, пошла за ней в Щукинское. Я подумала, что отец и так из-за меня настрадался и в школе, и потом в экстернате. «Я могу принести для него такую жертву, — решила про себя, — сделаю вид, что поступаю в „Щуку“».
Придя под конвоем Веры Исааковны на улицу Вахтангова, она и не знала, какая приятная новость ее здесь ждет.
— Вы не могли бы меня послушать? — спросила она лысого дядечку, который быстро шел по коридору. — Я могу почитать вам отрывок.
— Да вы что? У нас уже третий тур кончается. А был и второй, и первый…
В глазах его Волчек прочла: «Откуда вы свалились, милая барышня?» И она обрадованно выпалила: «Значит, нельзя?» — чем привела лысого человека в еще большее недоумение. Он опытным глазом осмотрел ее с головы до ног и произнес:
— И вот что, девушка… Поверьте моему опыту… Не стоит вам поступать. Вас все равно не примут. Не теряйте время.
Эти слова развернули счастливую Волчек на 180 градусов, и она с глазами, полными мольбы, сменила счастливую интонацию на тон заправской попрошайки. Может, эта разительная перемена в голосе, подкрепленная отчаянием в глазах, может быть, еще что-то изменили ход событий. Человек сдался:
— Пойдете в последней пятерке.
И быстро ушел, очевидно удивляясь разнообразию человеческих типов и их нечеловеческих желаний.
Галина вошла с последней пятеркой среди девушек модельного типа. Претенденток усадили на скамеечку у стены, на них в упор смотрела вся «тяжелая артиллерия» Вахтанговского театра — не менее сорока знаменитостей: Толчанов, Шихматов, Понсова… И вскоре выяснилось, что соседство Волчек с фотомоделями не обещает ей ничего хорошего. Члены комиссии сначала хихикали, глядя на стеснительную толстушку, перемигивались между собой и что-то нашептывали друг другу.
— А я была абсолютно спокойна, — говорит Волчек, — я же в отличие от других совсем не хотела поступать в Щукинское. Мне-то как раз было все равно — примут, не примут…
Когда Волчек, похожая на девочку, нарядившуюся депутатом Верховного Совета из глубинки (коса, уложенная в пучок, синий пиджак в полоску с плечами, юбка ниже колен), начала читать прозу и басню, смех членов комиссии перешел в нескрываемый хохот. С повизгиванием смеялась прекрасная характерная артистка Понсова, очевидно почувствовав в абитуриентке родственную душу. Другие, вытирая слезы, махали руками, просили прекратить декламацию и не мучить уважаемую комиссию, чем окончательно запутали абитуриентку.