В общем, трагедия неожиданно перетекла в комедию с хэппи-эндом, который случался в начале карьеры не у одного актера.
— Все свободны, — сказал председатель жюри. — А ты, — обратился он к Волчек, — подойди к столу.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — И вот тот путь — от сцены до стола комиссии — был путь в эту очень страшную и жестокую профессию. Я шла, и каждый шаг отзывался мыслью: «Сейчас они будут говорить, что я бездарная, что у меня нет никаких данных». Там, может быть, было шагов-то десять — пятнадцать, но я помню каждый. «Только бы не разрыдаться». Подошла к столу и, как осужденная, ждала приговора, голову опустила на грудь.
И вдруг…
— Ты принята. Товарищи, против никого нет? — услышала она чей-то голос.
— Нет, нет… — пропели все на разные лады с преобладанием мажорных.
И тут сценарий о гадком утенке, в жизни которого справедливость наконец восторжествовала, дал осечку и пошел не в ту сторону. Вместо счастья и радости из глаз неожиданно брызнули слезы.
— Я не хочу в ваше училище! Это мать! Она стоит там, внизу! Заставила! Я не хотела. Я хочу во МХАТ. Во МХАТ!
Она размазывала по щекам слезы, рыдала, и монолога ее было не разобрать. Выскочила из аудитории, за ней кто-то побежал, она не помнит даже кто, и убеждал горячо:
— Ты глупенькая. Ты ничего не понимаешь. Во МХАТе тебя засушат.
Во МХАТе, куда Волчек пришла на третий тур, таких ярких представлений уже не было. Никто не смеялся, когда она читала прозу Шолохова и басню Крылова, слушали строго. Во МХАТе, судя по всему, педагоги более серьезные, не развлекались за счет нестандартной внешности своих абитуриентов. Поэтому ни у кого из них не возникло желания проверить пластические возможности Волчек, и, к ее радости, показать танец не попросили.
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, Александр Михайлович Карев, ректор Школы-студии МХАТ Вениамин Захарович Радомысленский со студентами. В верхнем ряду: крайний справа — Петр Фоменко, пятый справа — Игорь Кваша, девятая справа — Галина Волчек
— А вокал? Ведь песня входит в программу наряду с танцем.
— С пением у меня было плохо, и я отказалась петь. «Ну, возьмите хотя бы „до“», — сказал мне концертмейстер с орлиным профилем. Я молчу, как ребенок, которого при гостях заставляют прочесть стишок. «До», — тянет концертмейстер, глядя на меня. Я молчу. На третий раз поняла: или надо убегать, или открыть рот. И я сказала «до». «Хватит», — обрадовался он.
— Как вы думаете, помогла ли вам записка, которую вам дал Ромм?
— Не думаю. Я часто думаю про другое — если бы меня не приняли во МХАТ, пошла бы я в Вахтанговский? С позиций прожитых лет могу сказать — пошла бы. А тогда со своим максимализмом — точно нет. Точно так же и сегодня, если бы сказали: «„Современник“ закрывают, иди в другой театр». Я придумала бы какое-нибудь другое дело, но другого театра в моей жизни не было бы.
1954
{МОСКВА. ПРОЕЗД ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕАТРА. ШКОЛА-СТУДИЯ МХАТ}
Студийная лестница. Здесь в перерывах между парами курят, треплются и крутят флирты. Волчек в ожидании подруги нервно смотрит на часы. К ней подходит тип весьма странной наружности. Его тощая фигура болтается в лиловом костюме явно с чужого плеча. Он, как ему кажется, живописно курит, держа руку на отлете так, чтобы все видели его мизинец с длинным холеным ногтем.
«Тоже мне, Пушкин нашелся», — думает она про себя и смущается его насмешливого взгляда в упор.
— Угостить папироской?
Он небрежно протягивает ядреный «Беломор». Она с деланым безразличием берет из пачки папиросу, не глядя на него, прикуривает и глубоко затягивается, чем приводит его в восторженное замешательство, — на его курсе девчонки «Беломором» не балуются.
Так встретились Галина Волчек с Евгением Евстигнеевым. Но до этой судьбоносной встречи на студийной лестнице в своих отношениях с мужчинами Галина уже имела определенный опыт. Первую любовь она не помнит или делает вид, что не помнит. Зато с удовольствием вспоминает Андрея Арапова, ставшего впоследствии известным хирургом. Он был уверен, что только дружит с этой полной и необычной девочкой, но она-то тайно вздыхала по нему. Природная застенчивость при отсутствии опыта не позволяла ей перейти к активным действиям и добиться, как умели это делать некоторые ее подружки, взаимности.