Разовьем эту мысль.
Мы уже говорили, что раздел королевства Хлодвига на четыре удела привел к войнам между завоевателями. Итогом этих войн стал голод, ибо, пока руки как у свободных людей, так и у рабов были заняты, поскольку те либо нападали, либо оборонялись, земля разучилась родить.
Королевские земли, как и земли сеньоров, оставались невозделанными, и во всей этой благодатной Галлии с трудом можно было отыскать четыре-пять небольших поля, на которых колосились хлеба.
Эти поля принадлежали преемникам святого Ремигия, людям мира, которые засеяли несколько клочков земли, полностью опустошенной людьми войны.
Жатвы с этих полей было далеко недостаточно для нужд войск, однако короли и военачальники полагали, что для того, чтобы увеличить урожай, нужно лишь прибавить к дарам, полученным церквами, новые земли и новых рабов. Так что церквам снова дарили земли и рабов, а короли, военачальники и воины, почти уверенные, что уцелевшим в сражениях не грозит смерть от голода, опять принимались убивать друг друга.
Перейдя в собственность аббатств, рабы тотчас становились свободными, а земли плодородными, ибо Христос сказал, говоря о рабах: «Ученик не выше учителя, и слуга не выше господина своего[98]».
Он сказал также, говоря о землях: «Иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать[99]»[100].
И тогда, в соответствии с этими словами, стали образовываться монастырские общины: это были настоящие религиозные республики, подчиняющиеся поземельным законам, руководимые аббатом, своим выборным предводителем, и имеющие девизом как на этом свете, так и на том слово «Равенство».
Что же касается народа, то это народ молодой, новый и единый, который растет под сенью креста, не является ни гражданином Цезаря, ни рабом Хлодвига, осознает себя и несет в себе все начала своей грядущей жизни. Племя это вначале малочисленное и слабое, обязанное своим появлением на свет нужде и своим сбережением — монастырским стенам, но с каждым днем увеличивается число его сыновей, с каждым годом прирастают его земельные владения, причем настолько, что в середине седьмого столетия Хлодвиг II на ассамблее на Мартовском поле замечает, что на ней не представлена значительная часть территории королевства, и обращается к духовенству, чтобы оно направило своих депутатов на первое собрание.
Эти первые депутаты, имена которых неизвестны, прибыв на ассамблею франков, незаметно, но неоспоримо представляли нацию, родившуюся в тисках завоевателей. То был побежденный народ, уже сопротивляющийся народу-победителю; то были сыны тех, кто получил законы, опустив голову в грязь, и кто, поднявшись на одно колено, потребовал обсудить эти законы, в ожидании того времени, когда их дети, встав на ноги и держа в руке меч, в свой черед спросят, по какому праву им эти законы навязали.
Именно в эту эпоху папство начинает заявлять о своей демократической миссии и берет на себя защиту интересов, представителем которых оно вскоре само и становится: будучи народной властью, избранной перед лицом и в противовес избирательной аристократической власти, оно использует полученные им от народа полномочия для того, чтобы защищать его от засилья короля и вождей. С этого времени нация, представленная Церковью, имеет своего трибуна, подобно тому как завоеватели, представленные аристократию, имеют своего короля; один держит в руке пастушеский посох, другой — скипетр; у одного на голове тиара, у другого — корона, и в грандиозных поединках, которым предавались две эти соперничающие власти, народный кесарь всегда, пока он был поборником народовластия, в конечном счете повергал наземь кесаря аристократии.
Такова была политическая деятельность Церкви в поздние века монархии. Ниже мы бросим взгляд на Францию тех лет, когда угасла династия Карла Великого, и возобновим прерванный нами теперь разговор об этой политической деятельности церковников: мы начнем с того, какой она была в ту эпоху, и проследим за тем, насколько она отвечала народным интересам, вплоть до того времени, когда Святой престол будут занимать Стефан III и Иоанн XII.
100
Эти евангельские притчи замечательны тем, что они содержат истину независимо от того, как их воспринимать: иносказательно или в прямом смысле.