– А что с меня брать-то?
Старуха похлопала себя по пустым карманам.
– И дом мой, сам видишь какой. Живу на крохи, еле перебиваюсь. Вот комнату сдаю, кой-какой доход получается, на хлебушек.
– Не нужно мне твое барахло, я лягу посплю, а ты иди, не беспокойся.
– И то правда, касатик, поспи, отдохни с дороги. Я тебе в спальне постелю, – засуетилась старуха.
Двухкомнатная квартирка и впрямь находилась в весьма плачевном состоянии. Ветхая мебель, вытертые коврики на дощатом полу с облупившейся краской. Древний телевизор на тонких ножках, ситцевые давно нестиранные занавески на грязных окнах. В спальне стояло несколько железных коек, накрытых драными покрывалами в пятнах и громадный платяной шкаф.
– У тебя что, тут ночлежка? – спросил он, морщась.
– Тем и живу, милок, тем и живу. Надо же как-то пробавляться.
– И много у тебя тут народа ночует?
– Когда как, касатик. Нынче никого нет. Летом больше людей бывает, а сейчас не сезон.
Старуха расстелила постель на одной из кроватей, взбила подушку в посеревшей от времени и грязи наволочке.
– Вот, сынок, ложись, отдыхай, а я мигом сбегаю, куплю тебе одежонку.
– Только смотри, чтобы новая была. Поношенную я тебе назад отдам, поняла?
– Поняла, касатик, как не понять! Дай только мерку с тебя сниму, чтобы по три раза не бегать.
Старуха метнулась в соседнюю комнату и возвратилась с сантиметровой лентой. Сняв с него мерки, она добросовестно записала размеры на клочке бумаги и уточнила список необходимых покупок.
Он уселся на кровать, которая тут же прогнулась под его весом. Похоже, толком отдохнуть ему на этом ложе не удастся.
– Слышь, касатик, а может тебе покушать чего-нибудь принести? Или выпить?
При упоминании о еде, в желудке заворчало. Но, подумав немного, он решил отказаться.
– Я потом сам схожу куда-нибудь.
– Как скажешь, сынок, – закивала старуха.
Она прошла было к двери, но замешкалась на пороге, никак не решаясь оставлять его одного. Человеческая глупость всегда представлялась ему вполне естественным и распространенным явлением, поэтому он спокойно наблюдал за бабкой, которая, не боясь приводить к себе первого встречного, в то же время опасается оставить его без присмотра, словно ее присутствие могло бы помешать ему делать в ее квартире все, что душе угодно.
Он вытянул ноги на неудобной сетчатой кровати и прикрыл глаза. Тело взывало об отдыхе, мозг тоже требовал нескольких часов сна.
Старуха некоторое наблюдала за своим новым постояльцем, имени которого она так и не узнала, потом, убедившись, что он уснул, тихонько вышла из квартиры, и заперла входную дверь на два замка. Бабка очень торопилась, но та, которую она назвала своей дочерью, пришла раньше, чем вернулась хозяйка квартиры.
Он едва успел провалиться в тяжелую полудрему, как встрепенулся, потревоженный звуком отпирающегося замка. Старуха не могла вернуться так скоро, значит, пришел кто-то другой.
Входная дверь с шумом захлопнулась, в прихожей раздались шаги, не похожие на бабкины. Не вставая с кровати, он напряженно прислушивался. Судя по звонкому стуку каблуков, в квартире была женщина и, видимо, молодая.
Она прошла в гостиную, потом заглянула в кухню и, не обнаружив там никого, направилась к спальне. Дверь осторожно приоткрылась. Сквозь ресницы он увидел женский силуэт, замерший на пороге. Постояв с минуту, женщина на цыпочках приблизилась к его кровати и стала разглядывать лежащего человека. Убогий халат не скрывал всех достоинств его мощной атлетической фигуры. Нельзя было не залюбоваться на широкие мускулистые плечи, густые рыжевато-каштановые волосы, скрывающие уши, лицо с правильными чертами и квадратным подбородком и смуглую, с красноватым оттенком кожу.
– И где только она откопала такого красавчика? – шепнула женщина, не сводя с него заблестевших глаз.
– На вокзале, – громко произнес он, заставив ее отшатнуться от неожиданности.
– Ах, вы не спите!
Женщина смущенно захихикала. Он открыл глаза и в свою очередь стал внимательно изучать вошедшую. С истинно мужским чутьем он с первого взгляда определил, что дамочка относится к известному роду женщин, которых принято называть доступными. Ее никак нельзя было назвать красавицей, но в ней проглядывалось нечто такое, из-за чего многие мужчины невольно оборачивались ей вслед. Неестественно светлые волосы наводили на мысль о том, что они окрашены искусственно. Лицо яркое, бросающее в глаза, с сочными полными губами, задорными глазами, вздернутым носом. Он попытался определить ее возраст, но это оказалось затруднительным.
– И откуда же ты, такой красивый, взялся? – спросила быстро оправившаяся от испуга дамочка.
– Я уже сказал – с вокзала.
– Тебя что, и родили на вокзале? – съехидничала она, усаживаясь на соседнюю койку и закидывая ногу на ногу.
Короткая юбка не скрывала ее обтянутых черными колготками костлявых колен.
– Почти, – процедил он, неотрывно следя на движением ее ножки в черной лакированной туфельке, которой она кокетливо болтала.
– А где баба Маня?
– В магазине.
– А почему ты в таком виде, можно узнать?
– А чем плох мой вид? – парировал он, поведя плечом.
– Видок у тебя, конечно, что надо, – хихикнула женщина, – мне очень даже нравится. Правда... – он интригующе примолкла.
– Что?
– Мне кажется, что без этого рванья ты выглядел бы намного лучше.
Всем своим существом он ощущал исходящее от женщины жгучее желание. Оно находило отклик в нем, но что-то мешало ему поддаться этому новому чувству. Скорее всего, то, что женщина не в полной мере отвечала его эстетическим притязаниям.
– Меня зовут Елена, – произнесла она, видя, что незнакомец не торопится представляться.
– Елена, – повторил он, продолжая задумчиво разглядывать дамочку.
– А тебя как? – не выдержала она.
Он чуть помедлил с ответом, потом медленно произнес, наблюдая за ее реакцией:
– Герасим.
– Ого! Ну и имечко! – хохотнула она. – А где же твоя Му-му?
Он по-прежнему смотрел на нее, на лице не отразилось никаких эмоций. Между тем дамочка спохватилась, что ляпнула глупость и мгновенно посерьезнела.
– А можно я буду звать тебя Германом? Так, по-моему, красивее звучит.
– Можно.
Он подумал о том, что мог бы и сам догадаться назваться этим именем.
– Спасибо за подсказку, – сказал свеженареченный Герман, – теперь так и буду представляться.
– Видишь, какая я умная.
Он промолчал, не оспаривая, но и не подтверждая ее самодовольного утверждения.
– Ты всегда такой? – дамочка капризно надула губы.
– Какой? – не понял Герман.
– Молчун такой.
Он пожал плечами, действительно, не зная, что на это ответить. Наука говорить ни о чем была для него пока недостижимой. Герман привык относиться к речи, как к средству передачи необходимой информации. Каждое слово в его представлении было не просто набором определенных звуков, но неким символом, обозначающим конкретное понятие. Хозяин любил говорить. Иногда его заносило так, что он не мог остановиться в течение нескольких часов, самозабвенно ораторствуя на интересующую его тему. Герман слушал Хозяина и удивлялся этой способности, которой он сам был совершенно обделен. В такие моменты особенно остро ощущалось различие между ними, и это приносило ему боль.
Нечто похожее он испытывал сейчас, в разговоре с этой вульгарной дамочкой. Но на сей раз вместо ощущения неполноценности в Германе возникло раздражение. Женщина была слишком глупа.
– Иди сюда, – сказал он, положив руку на кровать рядом с собой.
– Зачем это? – Елена подняла тонкие подведенные брови.
– Я тебя хочу.
– Ого! – женщина снова захихикала, усиливая его раздражение. – Вот тебе и молчун. Вот молчит, молчит, а потом, как скажет, так хоть стой, хоть падай...
Герман, не вставая с кровати, схватил ее за плечо и рывком притянул к себе. Женщина вскрикнула. В ее лице отразился слабый испуг.
– Ты что! Мне же больно!
Она не кривила душой. Но обнажившемся плече в том месте, за которое Герман схватил ее, появился кровоподтек. Он отпустил женщину.
– Зверюга! – всхлипнула Елена, потирая ушибленное место.
В ее глазах появились слезы, лицо исказила обида.
– За что ты так со мной?