Мы с девушкой спасшей меня и женщиной пошли вслед цыгану. Сели в машину и уехали. Я даже не пытался анализировать происходящее лишь впитывал атмосферу неизведанного. Приехали в какую-то деревню, посигналили у ворот какого-то дома. Ворота открыл голый до пояса высокий и жилистый мужчина. Крест выколотый на груди, звёзды под ключицами и эполеты с цифрой 15 указали на высший статус в тюремной иерархии. То, что он лично возился с воротами было донельзя странным. Количество церковных куполов на спине я не успел сосчитать. В тени акаций во дворе стоял автозак, возле него никого не было.
— Отправил, вертухаев, на речку, пробздеться, — сказал мужчина, подходя, к нам. — Ну всё, папа, ты покойник! На свободу с чистой совестью. Давай обнимемся, что ли?
Когда зэк и цыган заключили друг друга в объятья, пожилая женщина разрыдалась и бросившись к ним обняла обоих, а девчонка закружилась на месте.
Потом был обед. Потом зэк кликнул с речки конвой и подошёл ко мне.
— Завтра привезут тебе ксиву и уходи, — сказал он, не глядя на меня, — ты конечно, мне теперь брат, но уходи. Это Славка увидела твою беду и заставила всех тебя выручать. А то бы … Ты у меня в хате, на тюрьме, ломом подпоясываться будешь, а я вот, — он показал тусклый перстень, вытатуированный на пальце с надписью «Зло». Сел в зэкавозку и уехал.
Наутро Славка танцевала под вишенкой, а я смотрел и таял. Потом привезли французский заграничный паспорт с украинской визой. И я ушёл. На прощание женщина перекрестила меня, и я всё забыл. А теперь, сидя в камышах вспомнил. Догадка пронзила меня выворачивая тело и мозг, до тошноты, до спазма гортани, до невозможности дышать и, если бы не боль сведённой судорогой правой ноги, я бы умер. Это она, та девочка под вишенкой была той душой, что купалась со мной в вихрях урагана. А я её тогда не узнал! «Не в коня корм», сказала тогда её бабушка или нечего со свиным рылом в калашный ряд. И правильно, и правильно. У неё один дядя вор в законе, а другой цыганский король. Я ведь наводил справки, этот клан владеет двумя банками, через которые венгерские проститутки переводят деньги домой. Это я про девочку забыл, а про цыган, нет. Сейчас ей, наверное, восемнадцать – двадцать лет. В деревнях рано выходят замуж. А ведь я мог остаться вопреки всему, мог. Но я пёрся доказать, что-то системе. Мне надо было в Сирию, потом в Париж. Ну вот, я доказал! Система опять позвала меня, и девушка с моста напомнила о несостоявшейся любви, так почему я сижу в камышах? Кому я хочу, опять, что-то доказать? Творцу? Показать, как он не прав? Что я хочу доказать богу? Его чрезмерную жестокость?
Сейчас, после Франции, мне кажется я уловил в записанных на магнитофон обморочных разговорах Адама, некую тенденцию. Мне непреодолимо чуется, что кто-то наверху ждёт жертвы. Адам ждёт освобождения, для этого нужна жертва. Эта жертва – Я. Я видел знаки судьбы и соблазна и эта девушка с моста, тоже соблазн. Можно придумать кучу отговорок для того, чтобы не делать дело. Вот и сейчас в голове сидит невероятной силы аргумент – оставить на земле своё продолжение. Вот только вопрос, нужно ли это миру, достоин ли этот мир моего ребёнка, останавливает от того, чтобы ринуться вслед.
Нет, не о продолжении агонии мира, должен думать я. Не о том, что оставлю после себя. Всё уйдёт, всё забудется. Моя вера эгоистична, я должен думать о себе. И первое о чём я должен думать, так это о собственной смерти. Не важно для чего я жил, главное для чего я умру. Не жажда ли смерти толкала меня в горячие точки? Не жажда ли личной жертвы, во имя Родины, права быть собой, веры моей? Наверное – да. Но сейчас возникла потребность в более высоких понятиях. Даже если я не прав, всё равно, всего лишь попытка исправить первоначальную ошибку, будет весома. Кто знает, может быть этой капельки хватит. Ведь должен же Адам встретится с Отцом. Должен понять, зачем?
Так, что не фиг думать, трясти надо.
Сумерки спустились на плавни. Моя соседка, сидя на бревне, включилась в лягушачий хор. Мне пора на ту сторону. В Одессу заходить не буду, возле рынка, принадлежащего первому молдавскому президенту с названием «седьмой километр, сверну на Очаков. Там через залив на косе есть местечко для моих костей.