чего, всегда помогут. Но объяснять это Емельянцеву
Алексей не стал, а поинтересовался:
- А с чего ты взял, что у него денег много?
- С того! Он каждое утро кофей у Трамбле
пьёт. Туда безденежные не заглядывают.
Кондитерская Коде-Октавия Трамбле на углу
Кузнецкого моста и Петровки славилась на всю
Москву. По обстановке и меню это заведение, как
две капли воды, было похоже на модные парижские
и венские кафе. Сюда шли не за тем, чтобы
поплотнее поесть, а выпить чашечку кофе или
горячего шоколада, полакомиться изысканными
десертами. Особенно хороши были бланманже из
298
миндального молока и айвовый мармелад. Здесь
читали свежие газеты, назначали встречи деловым
партнёрам и барышням, когда их хотели убедить в
своей респектабельности.
- С барышнями, поди, там встречается? -
поинтересовался Малинин.
- С хохлами какими-то усатыми, - буркнул
Емельянцев. - С каким-то коротышкой неказистым.
На старого жокея он похож. Половой его месье
Антуаном называет. Наверное, такоё же «француз»,
как этот прохвост Женька.
- А мы, пожалуй, завтра к Трамбле
наведаемся, подмигнул Лавровский другу. -
Давненько я бланманже не едал. А как выглядит
этот Вейсман?
- Как выглядит? - Емельянцев задумался. -
Высокий, полный, глаза масляные.
- Брюнет, разумеется?
- Был когда-то. А сейчас вместо шевелюры
одна плешь.
Когда они вышли из портерной, Лавровский
довольно улыбнулся:
- Не зря я Серёжке последнюю пятёрку отдал.
Чувствую, выведет нас этот Евгений Моисеевич и
на Мотю Адвоката и на Удалого. Вот возьмём
сегодня ночью нигилистов и займёмся им всерьёз.
- Дай бог, - вздохнул Малинин. - Поскорее бы
уж со всеми этими нигилистами и аферистами
разобраться. Журналом пора заниматься.
299
- Верно, - согласился Алексей. - А у нас, как
говорится, пока и конь не валялся. Ладно, бог не
выдаст, а свинью мы и сами съедим.
- Успеем мы в «Московский листок» заскочить
или нет? - сам себя спросил Лавровский. И сам же,
взглянув на карманные часы, ответил. - Пожалуй,
успеем. Гони, Семён! Дело у меня к Пастухову
имеется. Заодно и о твоём репортаже поговорим.
- У себя? - спросил Лавровский корректора
Ольгу Михайловну, склонившуюся над гранками.
- У себя.
- А почему такая гробовая тишина?
- Думает Николай Иванович, что на первую
полосу ставить. У нас шёл большой репортаж о
побеге арестанта из Тверского полицейского дома, а
час назад прислали бумагу из канцелярии генерал-
губернатора, запрещающую печатать об этом, и обо
всех арестах с политикой связанных.
- Понятно. Ольга Михайловна, дайте мне
чистый листок или гранку ненужную.
Быстро написав короткую заметку, Алексей
вошёл в тесную комнатушку, где помещался кабинет
редактора-издателя.
- Прилетел, голубь сизокрылый? - Пастухов
оторвал взгляд от макета первой полосы. - Ну, что
принёс?
- Маленькую заметочку.
- Это кстати. Мне как раз такая и нужна.
Большую статью неожиданно снять пришлось.
300
Слава богу, нашлось, чем заменить. Но небольшая
«дырка» всё равно осталась. Давай посмотрю.
Внимательно прочитав заметку, Пастухов
нахмурился:
- Подведёшь ты меня под монастырь. Скандал
может получиться громкий. Любой догадается, кого
ты подразумеваешь. За клевету меня в суд потянут.
- Николай Иванович, разве я вас когда-нибудь
подводил?
- И то верно. Ты за свои слова всегда
отвечал… Рискнём. Только заголовок мне не
нравится. Сейчас придумаем… как там у Николая
Васильевича Гоголя? Отыскался след…
- Тараса, - подсказал Алексей.
- Нет, голубь сизокрылый, Удалого. Так и
назовём.
- Разочарую я тебя, Семён, - сказал
Лавровский, садясь в пролётку. - Забыли мы с тобой
о распоряжении генерал-губернатора от 15 декабря
1880 года. А его, оказывается, никто не отменял.
- Что это ещё за распоряжение? - удивился
Гирин. - Я о таком отродясь не слышал.
- Ты в те годы репортёрством ещё не
занимался, вот и не слышал. А распоряжение это.
под страхом вынесения предупреждения или
временного приостановления издания, запрещает
печатать в газетах и журналах о задержаниях
производимых по политическим мотивам. Вечером
301
канцелярия генерал-губернатора напоминание об