К счастью, салон самолета не слишком полон, и я прикидываю, что вполне можно отсесть и поработать. Благо ближайшее свободное место есть прямо позади меня. Дожидаюсь, когда Светка засыпает, аккуратно убираю руку и перехожу на ряд сзади. Какое-то время мне удается мирно поработать, потом стюардессы начинают разносить напитки, а следом и еду.
– Ты все работаешь? – оборачивается ко мне проснувшаяся Иванова.
– Что ли конкурс? – проявляет чудеса прозорливости Чернышов. – Я сразу так и подумал, что дело именно в нем. Ради чего еще ты мог гонцать за нами по Европе? Только никак не могу понять, неужели на этой флешке единственный вариант документов или записи, или чего там у тебя? Неужели в Москве не у кого было взять?
Пересаживаюсь обратно на свое место. Похоже, до еды поработать мне не удастся. Но в любом случае все не так плохо – осталось работы часа на полтора-два. Так что при благоприятном исходе дома сделаю лишь анализ проекта Чернышова.
– Звонил Евгений Александрович, – решаю ознакомить ребят с информацией о Зозуле, – умерла Ольга Сергеевна.
Светка закрывает рот ладонями и округляет глаза. Из них крупными градинами начинают капать слезы. Можно подумать, что Зозуля ей самый близкий человек. Или у Ивановой в глазах спецкран? Включила, и привет, слезы полились с заданным напором.
– Откинулась старушка, – ошарашенно произносит Чернышов, – а что с ней? Вроде бегала нормально. Живенькая такая. По командировкам моталась. Я видел ее на неделе, буквально за день до отъезда.
– Не знаю. Вроде, какие-то осложнения после вируса.
– Гриппа, что ли?
– Говорю же, не знаю, – меня раздражает Павел. Не могу дождаться, когда Светка уйдет пудрить свой любопытный нос, чтобы поговорить с Чернышовым наедине.
– Курица, рыба или блинчики? – вежливый голос стюардессы прерывает нашу болтовню.
Выбираем курицу и жуем из алюминиевых лоточков куриные наггетсы с рисом. Потом нам наливают кофе из чайников, для которого мы все дружно оставили пирожное из принесенного набора.
Сытый народ начинает потихонечку выстраиваться в очередь к туалетам. Наша краса также торопится приобщиться к общему движению. К счастью, Павел остается на месте.
– Кто двигает тебя? – пересаживаюсь на Светкино место и без обиняков задаю ему важный для меня вопрос. – Ты понимаешь, что Генеральный в ярости? Комиссия утвердила победителя, а теперь ему выкручивают руки, чтобы этого победителя заменить на тебя.
– Черт, – Павел морщится от досады и отворачивается к иллюминатору, – я не просил!
– Чего не просил? Кого не просил? Ты понимаешь, что Генеральный после такого вряд ли будет терпеть тебя в своей фирме? Или у тебя настолько сильная поддержка, что его принудят?
– Не знаю. Ничего не знаю, я вообще надеялся, что все рассосется. Поболтали мужики и разошлись. Что спьяну не наобещают, – он кривится, как от зубной боли.
– Можешь нормально объяснить? Кто? Что? Явки, пароли. Что я из тебя информацию вытягиваю, как соплю из носа.
– В прошлые выходные мой отец пригласил домой своего армейского друга. Они неожиданно в соцсетях нашлись и решили возобновить знакомство, – мрачно и монотонно колется Чернышов, – мирно сидели, пили и закусывали, молодость вспоминали. Тут отец начал хвалиться, какой у него умный сын, архитектором работает, в конкурсе проектов участвует. А мужик этот вдруг и сообщает, что знает, о каком конкурсе речь и фирму прекрасно знает, так что победу мне в раз организует.
– И что ты? – ласково интересуюсь я.
– Что-что? Сказал же. Думал, разойдутся и забудут. Тем более, что больше он не объявлялся. А вот видишь как.
– Ты понимаешь, что занял место другого человека? Могу известить тебя по большому секрету – твой проект ни один из тринадцати членов комиссии не выдвинул в качестве победителя. Мы договорились с Генеральным, что я напишу обоснование, почему для города крайне невыгодно реализовывать твою работу. Но я не могу сейчас написать обоснование, потому что твой проект вообще не обсуждался на комиссии. Мне придется покорпеть ночью, когда зайду в заключения экспертов, – я горячусь и не замечаю стоящей над нами Ивановой.