— ЗАТКНИТЕСЬ! — прогремел кто-то отдаленно похожий на Флора, и если остальные не предали этому значения, то Док узнал знаменитый раскатистый крик Лихого Уолли, который внушал страх.
— Хорошо, Уолли, только потом объясни нам пожалуйста, какого хера ты пищишь?
* * *
И если эти двое смогли охладить пыл кричащих и пищащих, то режиссеру-трансляции приходилось тяжко из-за врожденного чувства иронии и сарказма, подбивающих ответить начальнику: «Выстрел – эффектное завершение трансляции, жизни, и всего остального», — эта фраза вызывала у него довольную ухмылку, увидев которую шеф схватил его за шкирку и собирался разбить её об стол, и бить до тех пор, пока не получит ответа, либо голова горе-режиссера не разлетится, как помидуз. Поэтому ему пришлось сделать то, что делает любой режиссер, когда чувствует приближение падальщиков: «Аманда, какого хера прекратилась трансляция!?», — и внимание шефа, всего персонала переключилось на помощницу режиссера, работающую первый день. Бедняжка испуганно закрутилась на месте, ища ответ на вопрос в лицах коллег, но поняв, что его попросту нет, а многие скалятся как гиены она сделала то, что делают помощницы, которые далеко пойдут – упала в обморок.
— Чего стоите, помогите девочке?! — отпустил режиссера шеф, а после сделав несколько глубоких вдохов снова схватил того, и со злобой человека у которого ломка по радости прорычал что-то нечленораздельное.
— Конечно-конечно, босс, будет сделано!
* * *
Пообещав старому знакомому ужин с Анигиляшей, Гарри удалось получить в сопровождение стражей порядка, которые и так собирались лететь, чтобы посмотреть, чем закончилась история Серебряного?
— Да-да, я вижу, что ты кипишь от злости, Балехандро, но иначе никак!
— Зато ща, как без пробочек! — радовался Ларри.
Если бы не бюрократическое танцевальное радио, то скрежет зубов Балехандро свел бы Гарри и Ларри с ума. И только благодаря электронной долбежке они не слышали, как тот пыхтит, переполняясь злобой. Он качал головой в такт, жадно облизывая губы, что Гарри интерпретировал как предвкушение. И казалось вот-вот Балехандро разразится криком человека привыкшему к тому, что все вращается вокруг него: студия, мухи в студии, Гарри, Анигиляша, да даже сама Мать-Бюрократия… но этого не произошло. Вместо этого, он впервые за долгие месяцы рабочей вражды положил руку на плечо Гарри и тихонько, что Ларри показалось, будто бы послышалось, проговорил: «Спасибо, друг» — и в тот момент, помощник с пилотом переглянулись так, словно Балехандро не такой уж и невыносимый тип.
* * *
— Если ты и дальше будешь пищать, я сожгу тебя ко всем чертям! — демонстрировал своё знаменитое очарование Док.
— Ещё раз, скажи, что сожжешь меня ко всем чертям, — преспокойно прошелестел Флор.
— Не надо, Кубовски! — побаивался цветочного спокойствия КК.
— Если Мак не нравится, то может быть Чарли?
— Нет, Хьюго, тебе не подойдет имя Чарли, и кстати цветок явно добивается того, чтобы ты это сказал Док!
— Ну раз он добивается, то почему бы и нет? — и что-то в этом пренебрежении Джалинде показалось очаровательным.
* * *
«Почему бы и нет?» звучало эхом по всей студии. Вопрос быстренько пробежался по коридору, покрутился в лифте, попрыгал с одной ноги на другую на парковке. Он звучал в корабле, между разговорами с пилотом и инструктажем правительства, которое впервые за долгие годы не просто ласково просило, оно требовало, чтобы всё подали под привычным бюрократическим соусом. Без упоминания всей этой кутерьмы с Создателем и их спором с Коллекционером.
— Ты слышал? Придумай пока, как всё обставить, так, чтобы каждый поверил в это! — по привычке схватив за шкирку режиссера прошипел шеф.
— А можно меня просто уволить?
Переборов желание впечатать лицо режиссера в приборную панель, шеф трясущимися руками достал пачку сигарет, извлек оттуда три штуки, протянул одну пилоту, другую режиссеру, третью своему охраннику, который отказался, как и все остальные.
— Лучше бы вам начать курить, потому что, если этот «гений» не придумает, как все обставить – этот полет будет последним полетом в наших сраных, мать ваших, жизнях! — шипел шеф так, что мог влюбить в себя любую змею.
Проживая подобные сцены в тактильном костюме, режиссер всегда с насмешкой говорил жене: «Никто никогда не будет «лучше думать» с бластером у виска!», — однако, когда охранник приставил бластер к виску «гения», тот расплылся в широкой улыбке, которая нервировала шефа.
— Надеюсь эта дебильная улыбка обозначает, что ты что-то придумал?
* * *
В бюрократической вселенной из-за бланков практически невидно звезд, но те, что мелькают на экране освещают рутинные будни бюрократов. Смирившимся с бюрократией пришельцам нравится смотреть на них, и из глубины души наскребать веру на то, что во все блестяще, как улыбки на экране. Однако, когда они увидели улыбку Джонни Серебряного, то осознали, что годами обманывали себя, ведь поистине, блестяща только она. Никто не мог себе позволить остаться дома, так и не узнав, что с ним стало? Впервые жители бюрократической вселенной заболели звездной болезнью. Они наплевали на установленные своды правил, законы о полетах, и всех тех чертовых ограничениях, которые сдерживали их долгие годы. Кто-то отключил все энергетические барьеры в городе, запрещающие взлетать выше стандартизированной высоты. Начался хаос.
Рою летающих машин и кораблей плевать на мигалки, объявления, если те не касались Джонни, и любые требования соблюдать предписания. Они хотели и летели посмотреть на развязку истории. И чем ближе становилось место прогремевшего выстрела, тем больше становилось кораблей, образующих собой живую металлическую стену, скрывающую сцену. Никто доподлинно не знал, что происходит? На радиочастотах играла электронная долбежка, но корабли, видевшие нечто, покидали железный строй, стараясь спикировать вниз, где пилоты казалось просто решили присоединиться к марафону. Только бежали они в противоположную сторону, и многие марафонцы присоединялись к ним. В бреши стальных рядов протискивались стражи порядка, повторяя по радио раз за разом сообщение про первоочередное право пролета, но бюрократы знали, что те выдумали это на ходу. Тогда звучали угрозы расстрела, и если те не работали, то стражам приходилось выжигать себе путь плазмой. Только поэтому Балехандро, Гарри и Ларри смогли разглядеть воочию кошмар садовника. Никто, зная миролюбивый нрав цветов с планет Флор не думал, что один из них станет олицетворением апокалипсиса.
— ТЫ РАНЬШЕ НЕ МОГ ЭТОГО СДЕЛАТЬ?! — кричал куда-то Док, которому не нравилось быть марионеткой в лозе цветка, но выбирать, как и другим не приходилось. Искатели бланка болтались в воздухе, наблюдая с высоты за трагедией первого ежегодного голого марафона.
Огромный, как великан на плечах которого стоит другой великан на чьих плечах тоже стоит великан… с сотней тысяч щупалец-лоз, танцующих смертельный танец, оставляющий после себя лишь груду обломков.
— ЧТО ЭТО ЗА ХЕРНЯ!? — верещал шеф, как обычно верещит его жена, когда он приползает домой на рогах.
— flos[1], который почему-то все именуют «Флор», наверное, потому что он с планеты Флор. — беспристрастно ответил режиссер.
— Я САМ ЗНАЮ, ЧТО ЭТО ЦВЕТОК С ПЛАНЕТЫ ФЛОР, НО КАКОГО ЛЯДА…
Пилотам приходилось вилять кораблями, надеясь, что их пронесет, потому что никто до конца не знал какого размера лозы? И когда серия маневров удавалась, те кто не пролетали к эпицентру – получали заряд земельной дроби от Матушки-Бюрократии, которая прошибала игрушечные кораблики насквозь. Каждый бюрократ, стоявший всю свою вшивую жизнь в очередях, не мог понять: почему до сих пор нет военных? Почему стражи порядка не стреляют в обезумивший цветок? Где тот знаменитый орбитальный удар, который принес бюрократический мир несколько веков назад?
— ЛАРРИ, ТЫ МОЖЕШЬ ДОСТАВИТЬ НАС К АНИГИЛЯШЕ?!
Ларри на мгновение повернул голову через плечо, чтобы заглянуть в глаза Балехандро, который до жути боялся смерти, хоть и маскировал это за суровым видом. В глазах Ларри он увидел лишь желание отпустить штурвал и сказать: «Если ты, сама Мать-Бюрократия, Коллекционер, Создатель, да кто угодно будет мешать мне пилотировать сраный корабль, я просто подставлюсь под лозу», — но не произнес и звука, а лишь молча повернул голову и тут же заложил корабль влево, слушая, как Гарри визжит, как свинья на бюрократических горках в воскресенье.