По мнению искателей бланка, самое страшное не стоны ужаса, доносящиеся со всех сторон; не скрежет металла и даже не шелест древнего зла, пробудившегося спустя пять лет заточения. Их страшил звонкий смех Дока, который олицетворял собой всю ненависть какую только можно испытывать к бюрократам.
— ФЛОР, ОПУСТИ НАС К ДЖОННИ! — верещал Н. Хьюго, но его крик утонул втуне.
— ЦВЕТУЛЕК! — выкрикнул КК, но увидев сколько лоз поднято в небо побоялся обрушится с ними, а потому прикусил язык.
— Пожалуйста, — со всей нежностью на какую способна обладательница чуткой женской натуры пролепетала Джалинда.
Флор прошелестел что-то неразборчивое, а после поднятые в небо лозы сплелись в венок, который он плел слой за слоем, пока не укрыл от взоров бюрократов, не успевших проскочить, то, к чему они стремились. И чтобы любопытные глаза остались в неведении Флор сплел крышу, спрятавшую заунывные бланки и те редкие, проклевывающиеся через них звёзды. После пережитого искатели бланка и остальные не боялись кромешной тьмы, сколько тишины. И то, и то просуществовало недостаточно, чтобы соскучиться, однако, Н. Хьюго успел полюбить темноту, а потому громко спросил:
— Может Tenebrae?
— Нет, Хьюго, тебе следует выбрать что-то более светлое, — ласково произнесла Джалинда.
«Если вернусь в свою вселенную, то обязательно внесу запись в энциклопедию о том, что цветы с планеты Флор очень любят нежный тон», — размышлял Док, смотря, как распускаются тысячи цветков похожих на вечерние анемоны. На импровизированной крыше зацвели тысячи фиолетовых и синих цветков, средь которых загорались, как подружки звезды нежно-былые цветы, чаруя каждого, кто оказался по эту сторону живой изгороди. По всей длине стебля распустились маленькие тускло-желтенькие лампочки, а сама изгородь с одной стороны тускнела бордовым, а с другой фиолетово-розовым. Никто не мог остаться равнодушным, но лучше всех выразила изумление Джалинда, произнеся: «Это просто волшебно!», — от которого Флор довольно зашелестел. Запахло последними днями мая, когда впереди целое лето, и кажется, что только-только по-настоящему можно будет зажить, но жить всегда лучше настоящим, а в настоящем Флор медленно опускал искателей бланков, марафонцев и игрушечные кораблики во тьму, которую по мере спуска выжигал свет цветочных лампочек.
[1] Цветок (латынь)
23
Если в старой вселенной Уолли пират-капиталист с прозвищем «Лихой», то здесь вне всякого сомнения он талантливый светооператор и постановщик, хотевший показать спектакль своей мечты. Иначе невозможно объяснить почему в последний момент, когда до клубка силуэтов оставалось несколько сот метров он фанатично обнял лозами корабли и пришельцев, чтобы те не шевелились, а молча терялись в догадках, что же светит там на дне, если не цветы? И когда подобный вопрос слишком громко прозвучал в чьей-то голове – пространство наполнилось металлическим скрежетом, свидетельствующим о том, что под цветочным куполом всё будет по правилам Флора.
Кромешную тьму разрезали тусклые лучи цветов-прожекторов, демонстрируя убранство сцены: посреди лежал бездыханный зверь с броней из тысячи зубов по правую руку от которого стоял забавный кораблик, на котором учатся летать девчушки; по левую - смятая лозами танковая дивизия меж, которой разбросаны трупики трутней-дронов так и не дождавшихся команды «уничтожить». Между этих декораций расставлены актеры-марионетки, неспособные шевельнуться без дозволения Уолли, однако, имелось три исключения: Серебряный, Анигиляша и то ли какой-то святой, то ли диктатор, то ли святой диктатор. Троица безучастно смотрела вверх, но не на снизошедших полюбоваться пришельцев, а на звездочки под куполом, казавшиеся также далеко, как дом. Также безучастно они смотрели, когда отдавший себя полностью процессу Флор, сплел небольшую трибуну куда усадил марионеток. Цветочная хватка нервировала всех, ведь неизвестно чего ожидать от цветка, которого допек Саймон Кубовски.
— Продолжай репортаж, с момента выстрела, — прозвучал любовный шелест.
Анигиляша захлопала глазками, переглянулась с Серебряным, потом с человеком, о котором многие слышали, но никто никогда не видел его за стенами собственного города. Она несколько секунд вкрадчиво смотрела на трибуну, выискивая очертание головы Балехандро, которую она никогда не спутает из-за его взбаламученной прически. Она потратила еще несколько мгновений на поиски. Выражая утомление публики прозвучал менее ласковый шелест: «Репортаж».
— С вами Анигиляша с планеты Дестрой, — повисла небольшая пауза из-за шуршания лозы, которая ставила оператора на нужный по мнению Флора ракурс. — Мы находимся на сцене цветочного театра, где по левую руку от меня стоит Джонни Серебряный, новый любимец публики, а по правую руку – Коллекционер. Перед тем, как прервался эфир прогремел выстрел…
— БАМ! — все, кто могли подпрыгнули из-за выкрика Серебряного.
— А потом появился он...
Анигиляша слегка поклонилась публике, обеими руками показывала Коллекционера. Он блеснул улыбкой, которой можно смело спорить за звание самой обаятельной. Он выглядел, как человек с настолько прямой спиной, что, тщеславно поклонившись, пробудил в каждом вопрос: «И как он вообще сгибается?», — с таким высоким ростом это казалось чем-то из ряда вон. В то время, как для прозвища Коллекционер – забавные два маленьких усика, и блестящее пенсне казались самим собой разумеющимся. Несколько секунд он пронзал взглядом темноту, выискивая своего слушателя, а после заговорил так, будто открывает торги.
— Многим я известен под имением Коллекционер, и мне бы не хотелось этого менять, — он подмигнул камере. — Тем не менее, если мы и дальше будем изолированы этим чудесным цветком с планеты Флор, то он пойдет на крайние меры.
— Кто он? — осторожно, как актриса цветочной сцены спросила Анигиляша.
— Создатель, — с тоской какой вспоминают о старых друзьях проговорил он, а после окликнул Джонни. — Серебряный? Ты можешь не верить мне, но у тебя нет выбора.
Серебряный мерял сцену длинными шагами, не говоря и слова. По его виду невозможно определить: хочет он вышибить кому-нибудь мозги или прошло несколько бесконечностей за время которых он узнал, что бюрократическая вселенная больная фантазия идиотов, решивших поспорить, о чем спорят Создатели?
— Будь в моем мозговышибателе ещё один патрон, я бы обязательно им сейчас воспользовался! — обращался к публике пират.
Слушающие терялись в догадках, но Флор по-прежнему держал их в лозовых рукавицах, однако, заложники консервных банок, преодолев места, напоминавшие гармошки сумели добраться до трапов. Шеф ничего не говорил, молча покуривая сигарету и шикая всякий раз, когда кто-то из экипажа хотел раззявить рот. Балехандро же, как только выбрался, то сразу окликнул Анигиляшу, пообещав спуститься к ней, как придумает подходящий способ. Он не уверен можно ли просить цветок, удерживающий всех против воли протянуть лозу дружбы. Гарри подумывал столкнуть его, и даже нашел в глазах Ларри одобрение, ведь Балехандро с завидной периодичностью был той еще сволочью, но что-то спрятанное под слоями жировой брони мешало это сделать. Ему стало тошно от того, что этому сукиному сыну, в который раз удалось вытащить его из студии, и если бы не он, то сейчас Гарри стоял в какой-нибудь унылой очереди на парковку. И завтра бы он стоял в ней. И послезавтра. Что-то необычайно горячее растапливало слой за слоем брони. Гарри чувствовал, что находиться здесь всяко лучше, чем в очереди.
— Может кто-нибудь объяснит, что здесь происходит!? — озвучил вторую в списке популярных мыслей Балехандро, но ему никто не ответил.
— Мне нужен Док, — обращаясь то ли к публике, то ли к Коллекционеру театрально проговорил Серебряный.