Но, видимо, останавливать время надолго непозволительно никому. Не захочешь идти дальше, будешь вытолкнут взашей.
Если ты кем-то или чем-то сильно увлёкся, дорогой читатель, то тебе не избежать этой участи: будь добр расстаться с предметом твоего откровения тем или иным способом. Добровольно или нет, рано или поздно, но ты раз за разом оказываешься под проливным дождём: одиноким и лишённым настоящего. То есть в этот момент тебе думается, что настоящее именно такое: непослушное, сырое, холодное, веющее близкой зимой. Но тебе же приходилось уже и после сырости снова находить вибрирующую струну, приводящую в движение всю ойкумену. И вот уже новое откровение, новое красивое лицо, новые глаза, новая музыка.
И это чередование потерь и находок, чем-то похожее на смену времён года, может показаться нарезкой кругов копчёной колбасы на чьем-то бутерброде в театральном буфете. Здесь главное не зациклиться и не превратить жизнь в эту круглую колбасу, а разглядеть в постоянных повторах не набившую оскомину орбиту, а лестничную спираль, движение вверх. Каждое новое лицо – не повтор истории, не любимые, казалось бы, грабли, а новый виток, новая ступень к абсолюту. Это при условии, что ты ещё способен на чувства, ещё не закостенел в рефлексах и инстинктах.
Но и это спиральное движение не предел, и в нём тоже таится обречённость на недосягаемость божественного начала. Такой видимостью движения может оказаться исключительное накопление знаний. Потому что и это движение циклит и спиралит, и абсолют оказывается совсем в ином, более наивном и простом измерении. И так, возможно, до бесконечности – откровения всё невероятнее и легче, но и им нет конца, и они по-прежнему просты. Ты приходишь к ним каждый раз с новых сторон.
Недосягаемость представлялась мне встречей с Богом. То есть встреча с Богом представлялась мне недосягаемостью. Он настолько красив и чист, что я сам осознавал свою бесконечную несовместимость с Ним. Бог – это невыносимое осознавание мной Его утраты. Это как встретить самую красивую и скромную девушку, предназначенную тебе от сотворения, и понять, что ты уже давно не жених, а самый что ни на есть пройдоха, заложивший и перезаложивший свой свадебный костюм и саму свою жизнь уцелевшей старухе-процентщице.
Это и произошло, когда я встретил тебя. Если у Бога и есть лицо, то оно является твоим.
«Променял Бога на бабу?» – спросит иной читатель.
Не знаю. У моего Бога твоё лицо.
Четвёртый раз за неделю слышу в свой адрес проскальзывающие под разными предлогами упрёки в иллюзиях. Если один человек в той или иной степени утверждает, что другой живёт в иллюзии, стоит ли этому другому прислушаться, или же таким образом он признает, что мир первого, утверждающего, более реален, чем его собственный? Любое сомнение в реальности делает её менее реальной – так стоит ли вообще сомневаться в собственном восприятии жизни и принимать чужое мнение за более достоверное? Обвинение в иллюзии говорит лишь о кардинальной разнице во взглядах.
Но если тебе об этом говорят не один, не два, а аж четыре разных человека подряд… Пора возвращаться с небес? Но мне некуда возвращаться. Давно уже. Нет голоса, который мог бы меня одёрнуть. Разве только ты…
Но в таком случае и на повести о тебе должен быть поставлен крест. Большой одинокий крест на зелёном холме. Мир, где у нас с тобой отношения, обвинён в иллюзорности. Приговор ещё не вынесен, но это лишь дело времени. А здесь оно линейно, и мне его не обойти. И мне ничего не остаётся, как стоять возле креста, вопросительно улыбаться и искать настоящей поддержки:
– Боженька!
– В доме Отца Моего обителей много.
Знаешь, что происходило, когда я впервые увидел тебя? Всё, что связанно с тобой, сохраняется до мелких деталей. Меня всегда притягивали красивые лица. Ими можно любоваться издали или, найдя какой-нибудь подходящий к сложившейся ситуации повод, подойти и насладиться их близостью и так, украдкой изучая удачное сочетание форм и линий, размышлять над волнующей тайной красоты.
Так, развивая свои исследования в этой области и укрепляя их время от времени практическим опытом, я выбирал себе какое-либо лицо для наблюдения, которое производило особенно сильное впечатление на меня.