Услышав голоса, в соседней комнате зашевелились, приглушенно заговорили; заскрипела кровать, раздались шаги, и в дверях появилась полуодетая, заспанная тетя Настя.
— Мама! Галка уходит!
— Куда это?
— К себе домой.
— Да ты что, Галя? Опомнись, — начала уговаривать ее тетя Настя. — Чего ты там одна будешь делать?
— Нет, я пойду, пойду, тетя Настя, — быстро говорила Галя, надевая заячью шапку и кожушок. — Так надо, так лучше. Вы не беспокойтесь.
Появился Кузьма Петрович, в накинутом плаще поверх нижнего белья.
— Ты вот что, Галина, — строго сказал он, — ты всякую дурь из головы своей выкинь. Никакой особой вины твоей в случившемся нет. Если уж на то пошло — вся деревня виновата в этом. Мы все видели, что за гусь этот Семенов. Все знали, чем он дышит, и молчали. Не окоротили вовремя руки. Так что ты все на себя не взваливай. Глупость это. А сейчас давай-ка раздевайся и ложись.
— Вы меня, дядя Кузьма, не держите. Не держите. Я все-таки пойду. Мне надо подумать…
Кузьма Петрович пытливо посмотрел в ее лицо и согласился:
— Ну, коли так — иди. — И, когда Галя пошла к дверям, добавил ей вслед: — Придешь, плиту растопи, а то из твоих хором, поди, все тепло за день выдуло.
Галя была уже в сенях, когда услышала Тамарку:
— Зачем вы ее отпустили?!
Открыв калитку, Галя из огорода вышла к своей двери.
И правда, в ее комнатушке было холодно, как в сенях, пахло нежилым. Она взялась было за поленья, но все валилось из рук. Тогда она закрыла дверь на крючок, погасила свет, сняла кожушок и, не раздеваясь, залезла под нахолодавшее одеяло.
Лежа, она все вспоминала Виктора, и все просила у него прощения, и порой ловила себя на том, что ей не верилось в случившееся, настолько оно было бесчеловечным. Иногда ей мерещилось, что она спит и вот ей снятся всякие кошмары…
Галя вспомнила о нелепой птице, которую на Сахалине зовут «смиренным рябчиком», а в Забайкалье — дикушей. Об этой птице как-то рассказывал Виктор. Дикуша до глупости доверчива. Охотник идет к ней, а она сидит себе на елке и сидит. Охотник протягивает к ней палку с петлей на конце, а она все сидит. Охотник накидывает ей петлю на шею. И конец дикуше.
«Ведь я же была такой дикушей! — Галя тяжело заворочалась на раскладушке. — Моя доброта обернулась злом. И каким злом! Человек должен быть не только добрым, но и зорким… Кроме зоркости ума, нужна зоркость сердца…»
В поздний час кто-то подходил к ее дверям, она слышала скрип снега под ногами, потрескивание ступенек крыльца. А потом все стихло. Галя была уверена, что это приходил Стебель.
Она была такой измученной, усталой, что даже рукой шевельнуть было ей трудно. Не заметив, она провалилась в сон.
Галя спала, а по лицу ее текли слезы…
1973–1975
Новосибирск