— Ну, ты придумал, Дед. Был бы у меня нос… — попытался обидеться я, — а то нос, как нос.
— А мне нравится! — авторитетно заявил Пуля и заорал во всё своё детское горло для примера:
— Н-о-о-о-с! Прикрывай!!!
Проходившие мимо курилки ополченцы остановились и внимательно посмотрели в нашу сторону, а ротный даже присел и кобуру расстегнул.
— Да хрен с вами! Пусть будет Нос. Тем более, что меня так в институте звали, — согласился я, понимая на собственном детском опыте, что из моей фамилии, да при хорошей фантазии можно такого понапридумывать.
Дед по секрету сказал, что через три, максимум четыре дня, нас перебросят на передовую. Сначала думали — ротация, а ни фига. На укрепление. Видно что-то затевается. У нас или у них. А у нашей разведроты будет какое-то особое задание. Всё это было сказано под грифом «смотри, никому!». Я наблюдал за Пулей. Тот молча шевелил губами, повторяя услышанное. Видно уже прикидывал в чьи «надёжные» уши можно загрузить эту «секретную» информацию.
Три дня пролетели быстро. Я получил личное оружие — новенький АК-74, ещё в консервирующей смазке, и старенькую «разгрузку» с бурыми пятнами вокруг трёх отверстий. В Афгане у меня ещё был пистолет «Макарова», но тут не дали, хотя я точно знал, что у моих ребят стволы были. Ротный сказал:
— Рядовому составу не положено.
— Не переживай, Нос. Пойдём на задание, добудем тебе «макара», — «успокоил» меня Дед.
Во второй половине дня к административному зданию «пионерлагеря» подъехали три тентованных «Урала», один ГАЗ-66 и два БТРа. Первой начала погрузку разведрота.
Вперёд на передовую
На передовую нас привезли, когда уже совсем стемнело, соблюдая звуко- и светомаскировки. Роту выгрузили в двух километрах от первой линии окопов, под прикрытием полуразрушенных стен то ли станции водозабора, то ли гидроузла. Недалеко слышался шум бурлящей воды. Справа доносилась далёкая канонада тяжёлой артиллерии. Оранжево-жёлтые всполохи на горизонте напоминали — передовая рядом. Неожиданно, почти над нашими головами, пролетело несколько коротких трассирующих очередей, а вслед за ними догнал звук выстрелов крупнокалиберного пулемёта. В ответ две короткие серии из АГСа. Дук-дук-дук! Я понял, что память войны возвращается, начинаю вспоминать звуки. По взводам прокатился ропот. Морпех собирал взводных для целеуказаний. Побежал и наш Дрон. Посовещались быстро, Пуля еле успел сигаретку выкурить. Теперь к Дрону побежали старшие групп-отделений. Пуля решил ещё одну прикурить, но получил несильную оплеуху от Кирпича и передумал.
— Ждём проводников, нашу роту переводят в сторону второй лесопосадки вдоль канала, а мы идём на «укрепление» блокпоста. Пацанам достаётся в последнее время. За неделю два «200-х» и один «300-й» тяжёлый, — объяснил подошедший Дед.
Проводник появился скоро. Какой-то заспанный мужик средних лет в драной «афганке», с заброшенным за спину «калашом» стволом вниз. Он ходил среди «кучкующихся» по группам ополченцам и что-то нудно спрашивал, пока его не подтолкнули в нашу сторону.
— Вы, что ли на «виригинский» блокпост? — каким-то замученным голосом спросил он.
— Ну, мы! А ты чего, дядька, пятку натёр или геморром страдаешь? Чё то перекосило тебя, — попытался пошутить Пуля.
— А другие варианты есть? — зло спросил ополченец, но потом поморщился и страдальческим голосом произнёс, — зуб, сука, замучил, окаянный! А, Виригин — мудак, в тыл не отпускает. Говорит, скоро ротация, солью полощи. У меня уже язык от соли не ворочается. Пошли, что ли?
Мы шли, вытянувшись в колонну, невольно вбирая голову в плечи и приседая, от пролетающих высоко над головами трассирующих пуль. Если не знать, что ты на войне, что всё это убивает или калечит, то можно было бы себе представить, что все мы находимся на фееричном файер-шоу. Выпущенные из раскалённых стволов боеприпасы, сначала укладываются в пулемётные ленты в особом порядке: патрон с трассирующей пулей со свинцовым сердечником, потом патрон с осколочно-зажигательной пулей и, наконец, патрон с бронебойно-зажигательной пулей. Вся эта «красота» летит каждая по своей траектории, со своим индивидуальным свечением и неповторимым звуком. Летит, выбирая себе цель, и… пробивает, разрывает в клочья и поджигает! Красиво?
Красиво по телевизору и в кино у Тарантино и Спилберга! А тут идёшь, нагруженный, как пакистанский ишак, спотыкаешься всеми копытами в этой кромешной тьме. Ориентир — тяжёлое дыхание впереди идущего Кирпича, прущего на плече станину АГСа. И у самого за спиной рюкзак с неправильно уложенными запасными магазинами, страшно давящими на рёбра. Мои старые, сорокапятилетние, твою мать, рёбра. И этот ещё проводник долбаный с больным зубом! Забыл, видишь ли, анальгин на блокпосту, поэтому идём без остановок, потому что он сейчас кончит от боли. Падла! Думаю, так мыслят все десять человек, пробирающиеся по каменистым оврагам, чудом не заваливаясь в глубокие воронки и перелезая через неизвестно что огораживающие заборы. Кроме нашей группы шла ещё одна компания неизвестных нам военных личностей. Одеты они были, как все, и оружие у них было невыдающееся, но что-то от нас их всё же отличало. Чуть позже я понял. Мы были гражданскими мужиками, переодетыми в военную форму. А они её носили, как свою кожу.