Атлас перешагнул через нее, как через незначительное препятствие, и вошёл в спальню родителей, где супружеское ложе стало смертным одром. Уверенно шагнув внутрь, он так и не оглянулся, чтобы посмотреть на сестру, лежавшую на полу. Оглушенный стонами умирающего человека, подросток встал у подножья кровати и замер. Сомнений больше не было, они умерли в тот день, когда им всей семьёй пришлось съесть первого в их жизни голубя.
– Атлас, – тихо позвал его Артур, никак не сориентировавшийся, кто сейчас перед ним, и, шаря затуманенным болью взглядом, выхватил из окружения угловатое тело субтильного подростка, замершее возле кровати.
Артур Эванс умирал в страшных муках, но, к своему сожалению, все еще находился в сознании. Непонятно, что было для него было бы хуже: осознание собственной участи или забвение от последствий болезни. Увы, второго он не знал, а перед первым был бессилен.
– Отец, – откликнулся подросток и поднял подушку с кровати, стискивая ее в худых и жилистых руках.
– Ты выпустила его? – взгляд полный понимания и смирения был послан Атласу за спину.
Подросток оглянулся и увидел сестру, совершенно неслышно вошедшую в спальню. Губы девушки были разбиты, на щеке и скуле с левой стороны лица начинал растекаться бордовый синяк от руки старшего брата.
Миа кивнула и стала выглядеть бледнее обычного, хотя, казалось, что бледнее уже некуда, а синяк на ее синеватой, почти прозрачной коже проступил еще отчетливее. Артур только ехидно усмехнулся кривившимся от боли ртом и покачал головой.
– Мне очень жаль, отец, – Атлас сделал шаг, приблизившись к нему, и поднес подушку к желтоватому изможденному лицу.
– Ты мне не сын, – презрительно скривился Артур, на что Эванс младший лишь коротко кивнул, понимая и принимая его слова.
Атлас не раз себя спрашивал, насколько было бы проще это сделать, если бы отец находился в беспамятстве. Этот ответ он знал точно: ни на сколько. Для Атласа точно нет, для отца – может быть.
– Выйди, Миа, – приказал Атлас, – тебе не обязательно на это смотреть.
Девушка не двинулась с места, а только оглянулась на открытую входную дверь, прислушиваясь к звукам и гомону в коридоре.
– Поторопись, – тихо шепнул она, утирая кровь с лица, и четко обозначила, что выходить из комнаты не собиралась, лишь косилась за спину с опаской.
Атлас недовольно сощурился, сверкнув темными и холодными глазами, но не стал тратить время и выпроваживать сестру. Времени и так было в обрез. В конце концов, это и ее выбор тоже. Он его уважает. Если она теперь перестанет уважать самого Атласа – его это волнует не больше, чем отец, отрекшийся от него на предсмертном одре.
– Давай сопляк, или кишка тонка? – вздрогнув от очередного приступа боли, Артур протяжно застонал, а потом еще и ещё, пока не отключился, и опять заметался по постели.
Атлас только и ждал очередного момента забвения и прижал подушку и его лицу. Сжимал крепко и уверенно. Никаких сомнений. Сомнения умерли уже давно вместе со всем его подростковым задором и уверенностью в завтрашнем дне. Тело на постели задергалось в конвульсиях, а Атлас только крепче прижимал подушку к голове отца. Минута, двери, три… Тело обмякло и раскинулось на кровати, и только спустя еще пару минут Атлас отпустил. Воздух вышел из легких Артура с посмертным хрипом, и в комнате наступило долгожданное тихо. Их тихо с сестрой на двоих.
– Нужно позвонить в 911, – Миа, убедившись, что на этот раз сообщит диспетчеру о смерти, а не попросит о помощи, которой они так и не дождались, вышла из комнаты, где старший брат сел возле кровати отца, сжимая голову худыми руками.
Никто, кроме них, не знает об этом и никогда не узнает. Иначе он убьет ее, об этом сестре тоже не обязательно напоминать. Мать поймет, а Ашер убьет брата, если когда-нибудь обстоятельства произошедшего будут преданы огласке в их узком семейном кругу. Теперь Ашер вожак их осиротевшей стаи. Король умер, да здравствует Король. Атласа вполне устраивает роль палача, избавляющего мир от слабых и больных.
Запертая входная дверь распахнулась. Мать успела раньше приезда парамедиков, но не раньше Атласа, выбравшегося из заточения. Надо отдать ей должное, она пыталась. Она почти успела. Несла в руке заветную дозу, чтобы продлить его жизнь еще хотя бы на день. Не смогла. Наверное, ей было жаль. Атласу же было жаль только мать, убитую горем по убитому супругу. Атлас бы оценил бы каламбур, да что-то сегодня было не до смеха, как, собственно, и всю его прожитую жизнь.